Запрещенное интервью. Вы же там не были

21 июня сего года по инициативе работодателя газеты «Деловой Петербург» с формулировкой «по соглашению сторон» был уволен журналист Сергей Гуркин, который интервьюировал Светлану Алексиевич (лауреата Нобелевской премии по литературе). Сергей Гуркин помимо работы в «Деловом Петербурге» занимался сотрудничеством с информационным агентством Regnum.

Информационный «пожар» разгорелся не без помощи самой г-жи Алексиевич, которая сначала дала согласие на публикацию интервью, а затем – уже по его выходу, судя по всему, прикидывая то, что успела наговорить в разговоре с российским журналистом, заявила, что редакция интервью с ней публиковать не должна. Мало того, Алексиевич обратилась к работодателю Сергея Гуркина в «Деловой Петербург» и потребовала надавить на журналиста с той целью, чтобы тот снял свою собственную публикацию на страницах «Регнума».

Ситуация более чем странная, особенно если учесть, что все заявления г-жи Алексиевич журналист передал, что называется, слово в слово. Видимо, именно вариант «слово в слово» и не пришёлся по душе белорусской писательнице с украинскими корнями, пишущей на русском языке, как о себе говорит сама Алексиевич.

В итоге у Сергея действительно потребовали снять публикацию, однако тот, следуя кодексу профессионального журналиста, публикацию снимать не стал, и с этой публикацией можно познакомиться на сайте информационного агентства Regnum. Вот только сам Сергей Гуркин остался без основного места работы. И этой работы журналиста фактически лишила дама, которая сама же буквально через слово заявляла, что Россия «должна стать свободной», что лично она «восхищается европейской демократией и свободой слова». Уже один этот факт не красит нобелевского лауреата и как бы намекает на то, что «позволено нобелевскому лауреату, не позволено журналисту». Что ж, верной, как говорится, дорогой...

Итак, что же такого предосудительного с точки зрения Алексиевич и работодателя Сергея Гуркина было в интервью с лауреатом Нобелевской премии по литературе, если интервью требовали с публикации снять, а за «непослушание» журналиста ещё и «попросили»?..

А интервью на самом деле примечательное. И примечательно оно в первую очередь настоящим жаром русофобии и антироссийской риторики, который исходил от Светланы Алексиевич. Сразу же стоит расставить точки над «i» - вряд ли изначально кому бы то ни было следовало ожидать, что Алексиевич позволит себе хотя бы нейтральную риторику, ведь не для того именно её Нобелевский комитет избрал в своё время в качестве лауреата премии. Не секрет, что в Нобелевском комитете сложилась тенденция: вылей больше грязи на историю, быт или политику СССР, а ещё лучше – на современную Россию, и будет тебе великое нобелевское счастье в виде премии и всеобщего либерального обожания. И г-жа Алексиевич в этом плане себя, как «хомо лауреатикус», полностью оправдала.

Представлю несколько, на мой взгляд, важных тезисов от Алексиевич, высказанных ею в интервью (ссылка на публикацию - информационное агентство Regnum).

Г-жа Алексиевич объявила, что на Украине в 2014 году не было никакого государственного переворота. Вот так: антиконституционная смена власти, попирание норм законности, занятие радикалами правительственных зданий – это, оказывается, никакой не госпереворот. Ах, ну да... «Онижедети», «демократия», всё такое...

Алексиевич заявила, что поддерживает ранее высказанный тезис о том, что по улицам Европы ходят свободные граждане, по внешнему виду людей в Москве заметно, что им тяжело жить, и что это «народное тело». По словам интервьюируемой дамы, «это видно даже по пластике».

Алексиевич в ходе интервью высказала обиду на то, что её не поздравили с вручением Нобелевской премии власти России. Когда журналист поинтересовался, по какому случаю её должно было поздравлять руководство РФ, если она не является гражданкой РФ, Алексиевич вдруг вспомнила, что Россия и Белоруссия состоят в Союзном государстве. Хотя за несколько минут до этого Алексиевич пылко утверждала, что Россия веками «угнетала» Белоруссию, которая «говорила и хотела говорить либо по-польски, либо по-белорусски». Типичная «логика» обиженного ультралиберала: я буду поливать вас грязью и ждать, когда вы отметите мои заслуги в поздравительной телеграмме. Ну, это либо возрастное, либо «одно из двух»...

Ответ Алексиевич на вопрос о том, как писатель может описывать события военной тематики с претензией на истину в последней инстанции, если сам при этом никогда не был не то что на фронте, но даже в тех местах, где идут (шли) бои:

Не ездила и не поеду. И в Чечню я не ездила. Однажды мы говорили об этом с Политковской. Я сказала ей: «Аня, я больше не поеду на войну». Во-первых, у меня нет уже физических сил видеть убитого человека, видеть человеческое безумие. Кроме того, все, что я поняла об этом человеческом безумии, я уже сказала. У меня нет других идей. А писать еще раз то же самое, что я уже написала - какой смысл?

При этом Алексиевич не сообщила, а на какую же войну она вообще «ездила», если даже своих «Цинковых мальчиков» писала, как утверждает, по рассказам солдатских матерей. Кстати, те самые солдатские матери и уличили будущего Нобелевского лауреата во лжи, ужаснувшись тому, как был выставлен образ солдат-«афганцев» в спектакле, поставленном по её книге, и горячо ею поддержанном. Здесь надо отметить, что уличали во лжи Алексиевич не только солдатские матери, но и представители Русской православной церкви. В 2015 году Алексиевич дала интервью испанской газете «Вангуардия», в котором заявила, что своими глазами видела церковное богослужение, в котором прославлялось ядерное оружие – в одном из московских храмов. В то же интервью она объявила, что её отказались подвести на «православном такси», а после «она видела казаков с нагайками, которые требовали отменить спектакль по произведению Набокова». В конечном итоге выяснилось, что ни на какой «молитве во славу ядерного оружия» Алексиевич не присутствовала, как не пересекалась и с «казаками с нагайками», а сочинила целую историю с «происходящими друг за другом событиями» исключительно для резонанса в западной прессе, основываясь на отдельных, не связанных друг с другом, публикациях в социальных сетях и либеральных СМИ.

Алексиевич распространилась и по украинским событиям, ясно давая понять, что митинговать и выражать протест можно только тем, у кого «европейский посыл», все остальные, включая Луганск и Донецк, ни на какой протест выходить не могут, так как заявляют о необходимости добрососедствовать с Россией. А Россия, как не перестаёт сообщать нам Нобелевский лауреат, - страна деспотии, которая «даже таджиков заставляет говорить на русском языке».

Высказалась Алексиевич и по убийству украинского писателя Олеся Бузины. По её словам, его убили, так как то, что он говорил, «тоже вызывало ожесточение».

Сергей Гуркин:

То есть таких надо убивать?

Светлана Алексиевич:

Я этого не говорю. Но я понимаю мотивы людей, которые это сделали.

В общем, такой лауреат, такое интервью... И хотя бы по заявлению Алексиевич о «понимании мотива людей», убивших Олеся Бузину, можно догадываться, почему же г-жа Алексиевич засуетилась и заговорила, что интервью надо снимать с публикации.

Не сняли. Страна должна знать «героев», которые о ней говорят...

Из комментариев самого Сергея Гуркина по поводу интервью и всего случившегося (Фейсбук):

Сегодня был интересный день. Сегодня я видел либералов, отстаивающих цензуру, и журналистов, настаивающих на согласовании текстов. Видел гуманистов, которые ознакомились с интервью и продолжали называть интервьюируемого гуманистом. Видел организаторов дебатов, протестующих против формата дебатов, и еще Бог знает сколько людей, считающих, что обсуждать нужно не смысл интервью, а неполное этическое совершенство интервьюера. Это было занимательно, спасибо. Если вы думаете, что ваше двуличие кому-нибудь не видно, вы ошибаетесь. К счастью, диалог все-таки возможен. Доказательством тому могут служить, к примеру, текст Олега Кашина или наш разговор с "Эхом Москвы". У меня нет оснований подозревать ни его, ни их в близости наших позиций. Просто дело не в этом. Граница давно уже не проходит по линии либералы-нелибералы. Граница проходит по линии принимающих и не принимающих реальность. Видящих её (и уже после этого выстраивающих те или иные картины мира) - или берущих картину мира и выбрасывающих из реальности нафиг всё, что туда не подходит. С уважением, ваш небезработный журналист.

Мог ли журналист задавать нежёсткие вопросы? Мог, и получилось бы тысяча пятисотое интервью ни о чем.

Мог ли журналист не спорить? Мог, а мог и спорить, получив на то согласие (и одобрение!) интервьюируемого.

Мог ли журналист согласиться с незаконным требованием ничего не публиковать? Мог. Но тогда возникли бы сомнения в том, ту ли профессию он выбрал.

Мог ли журналист напечатать интервью по основному месту работу? Не мог, потому что редакция от него отказалась.

Есть ли закон, обязывающий публиковать тексты исключительно по основному месту работы? Нет. Такого закона нет.

Мог ли журналист дать возможность обработать текст в плане (безусловно необходимого) перевода из устной речи в письменную без изменения его смысла? Не мог, потому что сразу услышал требование не публиковать вообще, а также отказ от предоставления контактов. Следовательно, интервью можно было расшифровывать только дословно, потому что любое вмешательство в стиль могло быть расценено как вмешательство в смысл.

Альтернативной линией поведения было только отсутствие публикации вообще. Точка.

Следовательно, спор сводится к одному вопросу: обладало ли интервью достаточной общественной значимостью для того, чтобы быть опубликованным вопреки всем вышеперечисленным сомнениям? Но, простите, последние двое суток, по-моему, уже ответили на этот вопрос. Я очень надеюсь, что это мой последний пост по этой теме.

А не замахнуться ли Светлане «нашей» Алексиевич на вторую Нобелевку?.. Ибо хомо лауреатикус.

Информационное агентство Regnum опубликовало интервью Светланы Алексиевич , которое заканчивалось словами: "Я запрещаю вам это печатать".

Изначально писательница была уверена, что интервью она дает для издания "Деловой Петербург".

"Меня об этом попросил Николай Солодников, которого я хорошо знаю по проекту "Диалоги", – сказала она РС.

Солодников в данном случае выступил посредником между нею и редакцией "Делового Петербурга", что сам подтвердил на своей странице в Фейсбуке: "С просьбой об интервью обратился журналист "Делового Петербурга" (уважаемого нами издания) - ни о каких других СМИ речи не было". Поэтому, когда Светлана Алексиевич начала общаться с интервьюером Сергеем Гуркиным, который был представлен ей как журналист "ДП", она естественно не уточняла у него, где именно появится текст.

Интервьюер Гуркин предупредил Алексиевич, что "не согласен с ее позицией по подавляющему большинству вопросов". Ее это не смутило. Однако по ходу интервью у писательницы возникло ощущение, что перед ней не журналист, а пропагандист:

"Это был набор штампов, который вы каждый день слышите с экранов телевизоров на бесчисленных политических ток-шоу. Я долго пыталась что-то объяснять, потом махнула рукой. Я поняла, что ему в сущности неважно, что я отвечу. Ему было важнее зафиксировать свою позицию. Мне стало неинтересно. Я этого интервью больше не хотела ни в каком варианте, поскольку это уже нельзя было назвать ни интервью, ни диалогом. Это был разговор с глухим".

Корреспондент издания тем не менее отнес текст в свою редакцию. "Деловой Петербург" с пониманием отнесся к позиции Светланы Алексиевич и отказался его публиковать. И тогда корреспондент предложил его другому изданию, информационному агентству Regnum, с которым он сотрудничал внештатно.

Агентство опубликовало текст. Текст вызвал скандал и обвинения Алексиевич в том, что она считает, что "можно понять" убийц Олеся Бузины", полагает, что "украинизация" – это есть хорошо, в отличие от русификации и пр. По крайней мере, ровно так ее слова публично интерпретировал автор текста Сергей Гуркин.

"Все перевернули, переиначили. Например, как я могу оправдывать убийц? Я могу только предположить, какими мотивами они руководствовались", – сказала писательница РС.

На вопрос РС: "Помогла бы восстановлению более точной картины разговора публикация аудиозаписи этой беседы?" – писательница ответила утвердительно.

И тогда мы обратились к руководителю агентства Модесту Колерову с вопросом: собираетесь ли вы публиковать аудиозапись беседы Сергея Гуркина со Светланой Алексиевич?

– Нет. А зачем. У нас не было от нее претензий в фальсификации текста.

– Речь не о фальсификации. О редактуре. Об отбрасывании фраз, которые кажутся автору лишними и пр. А самому интервьюируемому не кажутся.

– Коль это интервью появилось в печати, я прошу опубликовать полную аудиозапись всей беседы.

Возможно, после появления аудиозаписи страсти вокруг этого интервью поутихнут. Или наоборот. Дождемся публикации.

PS Уже через полчаса после этой публикации редакция агентства Regnum сообщила нам, что выложила полную аудиозапись интервью . Теперь каждый может получить представление о позиции писательницы без посредников-интерпретаторов.

Мы тоже сравнили аудиозапись интервью с текстовой версией. обнаружилось, что это конечно же не точная стенограмма разговора. Обнаружилось, что сам автор текста сам себя в нескольких местах, которые видимо казались ему неудачными, редактировал.

1. В опубликованном тексте один из его вопросов звучал так:
"Некоторое время назад Вы дали нашумевшее интервью о том, что в Белоруссии может начаться религиозная война между православными и католиками, потому что «человеку можно вложить в голову всё». А Вам тоже можно вложить?"
В реальной жизни, в звукозаписи, все это выглядит совершенно иначе:
"Вы некоторое время назад дали нашумевшее интервью. Вы приводили пример по поводу православных и католиков в Белоруссии.
- Но там была глупость несусветная…
- Я знаю что там дело было не в православных и католиках. Я хотел спросить не про католиков. Я хотел спросить про фразу «человеку можно вложить в голову все». А вам тоже?"

То есть в реальной жизни ОН НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ АЛЕКСИЕВИЧ про религиозную войну со ссылкой на нее же саму.

2. Аналогичный пример, когда автор вносит в текст то, чего он на самом деле Светлане Алексиевич не говорил:
В тексте : В одном из интервью Вы сказали: «Вчера я шла по Бродвею - и видно, что каждый - личность. А идешь по Минску, Москве - ты видишь, что идет народное тело. Общее. Да, они переоделись в другие одежды, они ездят на новых машинах, но только они услышали клич боевой от Путина «Великая Россия», - и опять это народное тело». Вы действительно так сказали?
В звуке все проще: «Есть еще одна ваша цитата, где вы сказали о пластике, Бродвея, личности, народное тело».
Далее в звуке следует такой диалог:
- Да, я это сказала. Но сказала со ссылкой на того же Леонтьева. Я где-то прочитала эту его цитату. Но, как всегда в журналистике, эту часть ответа отбросили.
- На Леонтьева какого?
- Философа.
В тексте это уточнение автора выбрасывается. Наверное он не хочет, чтобы читатели думали, что он знает только одного Леонтьева.

3. Автор убирает из текста невыигрышный для себя кусок разговора:
- Я не готов сравнивать с Чечней… Я не знаю…
- А почему не готов? Вы что – не знаете, что было в Чечне?
- Я знаю это только по рассказам.
- Это то же самое.

4. Автор также убирает из своего вопроса фразу, выделенную здесь капслоком:
«Мне кажется самоочевидным, что нынешняя борьба украинского государства с русским языком - это главная претензия, которую к ним предъявят. НУ ВЫ ЗНАЕТЕ. ЗАПРЕТ ОФИЦИАНТАМ РАЗГОВАРИВАТЬ В КАФЕ И ТАК ДАЛЕЕ. Десять лет назад агентство Gallup проводило исследование о том, сколько процентов населения Украины думают по-русски»

Он видимо передумал при публикации текста, что официантам запрещено говорить по-русски.

5. Точно так же он выбрасывает из текста вот этот звуковой фрагмент:
На слова Алексиевич: «В интернете миллион снимков, как туда (в Донбасс) ходит русская техника», автор отвечает:
- Вы знаете, что это фотошоп?!
- Да бросьте вы. Это никакой не фотошоп.

В аудиозаписи он говорит по другому: трафик российских каналов превышает СВОБОДНЫЙ ПРОСМОТР УКРАИНСКИХ. Что есть сравнивает несопоставимое. Кислое с соленым. Понятно его желание поправиться.

В звуке он говорит, что таких 86.

Это не существенно с точки зрения смысла. Это только показывает, что автор самого себя постоянно с удовольствием корректирует.

В тексте : "А в феврале 2014 года, сразу после государственного переворота, до всяких Крымов, мы увидели проекты законов против использования русского языка".

В звуке : "А в феврале 2014 года, сразу после государственного переворота, до всяких Крымов, мы увидели ЗАКОНЫ, ЗАПРЕЩАЮЩИЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РУССКОГО ЯЗЫКА В ЦЕЛОМ РЯДЕ СФЕР".

9. Слова самой Алексиевич печатаются с искажением:
В тексте:
- Я не политик. Но когда ставится под вопрос цельность государства, это проблема политики. Когда туда вводят чужие войска и начинают на чужой территории наводить порядки. По какому праву Россия вошла в Донбасс?
В звуке :
Я не политик. Это не мой взгляд на жизнь. Но когда СОХРАНЯЕТСЯ ЦЕЛОСТНОСТЬ государства, то конечно это проблема политиков, когда туда вводят чужие войска и начинают на чужой территории наводить порядки. По какому праву Россия вошла в Донбасс?

Реальная цитата конечно же звучит четче и логичнее. И писатель непременно поправила бы текст, если бы ей предоставили такую возможность.

10. Из текста Алексиевич убирают значительную по смыслу фразу. В том фрагменте разговора, где речь идет о русификации Беларуси, выбрасывается важное предложение, объясняющее ее позицию по поводу законов, которые с точки зрения автора интервью ущемляют права русского языка.
В тексте : "Другого способа сделать нацию нет".
В звуке она говорит так: "Другого способа сделать нацию нет. Если у нас белорусский 2 часа в неделю, английский 4, а все остальное - русский?"

11. Еще пример того, как автор редактировал Светлану Алексиевич.
В тексте она говорит: «Свободные люди – это, скажем, люди с европейским взглядом на вещи. Более гуманитарные. Которые не считали, что можно страну раздербанить, а народ оставить ни с чем».
В звуке , после «ни с чем» следует добавочное предложение: «как то, что у нас произошло». При редактуре, как видим, оно исчезает.

И самое главное. Текст заканчивается словами Алексиевич, что она запрещает публиковать интервью. В звуке есть продолжение. Журналист спрашивает: - Почему? - А потому что... - начинает объяснять Алексиевич. А дальше звук обрывается. Но автор мог сообщить, что разговор на эту тему состоялся. Это нечестно - делать вид, будто она вовсе не прояснила своей позиции на предмет своего запрета.

В сумме

Алексиевич права, когда говорит, что в ее словах «все перевернули, все переиначили». Она имеет в виду те чудовищные интерпретации ее слов, которые постфактум сделал автор интервью, когда ее фразу (об убийцах Бузины) «можно понять их мотивы» он стал трактовать как одобрение этих мотивов. Или когда он заявил, что «она считает возможным запрещать говорить на родном языке», при том, что у нее во-первых нигде нет такой категоричной фразы, а во-вторых, он сам же убрал одно из ее объяснений, показывающих, что национальные языки нуждаются в реальной защите.

И уж конечно, раз он публиковал это интервью несмотря на то, что писательница этого не хотела, он не должен был корректировать его вообще. Тут либо оба на равных, оба вносят правки, согласовав их друг с другом, либо никто.

Я просто не в силах отказать себе в удовольствии упомянуть хотя бы в двух словах о тех людоедских размышлениях, коими Светлана Алексиевич поделилась в своем уже успевшем стать знаменитым интервью с журналистом агентства «Регнум».

Ничего нового ею сказано не было, но непревзойденность простодушия, с которым она выговаривала вещи, не сочетаемые ни с человеколюбием, ни с демократией, делают мимоходом воздвигнутый Светланой Александровной монумент отечественной либеральной мысли образцом интеллектуальной скудости и свирепого антигуманного авторитаризма.

Достаточно предъявить публике два тезиса: о том, что лауреат Нобелевской премии по литературе понимает, чем руководствовались убийцы писателя Олеся Бузины, и что украинский можно и нужно внедрять насильственно, лишая русских права пользоваться родным языком. При этом национализм в Европе и России она считает чудовищным явлением, угрожающим подорвать основы цивилизации.
Хрестоматийность этого интервью еще будет оценена по заслугам. Ровно то же самое нам говорят в течение длительного времени куда более продвинутые в интеллектуальном отношении единомышленники Алексиевич, но редко кто из них, за исключением совсем уж анекдотического персонажа Саши Сотника, позволил бы себя так неприкрыто заявить, что у русских нет никаких прав, даже на жизнь, как в случае с Бузиной, а у народов, которые Россия угнетала веками, есть право на любое насилие в отношении русских.

Многие писали о том, что если бы Светлана Александровна позволила бы себе рассуждать подобным образом в беседе с западным журналистом, то ее немедленно предало остракизму то самое западное общество, в верности идеалам которого она клянется.

Но, кстати, наши либералы, если даже и не понимают, то инстинктивно чувствуют, что на Западе говорить стоит, а что нет, и потому там с ними происходит головокружительная метаморфоза – они моментально переключают регистры своих обличительных инструментов из вполне себе нацистского концепта о народе, который есть генетический раб и палач в одном лице, в положение о нарушениях прав человека и ограничениях гражданских свобод.

Еще на один момент в интервью мне хотелось бы обратить внимание, поскольку, как мне кажется, он остался незамеченным в море откликов на шедевр, случайно рожденный великим белорусским писателем. Алексиевич говорит о том, что не видела смысла работать в Чечне и не желает сейчас видеть происходящее в Донбассе, поскольку при написании своих книг уже исследовала горе и трагедию других людей, а значит, точно знает, как страдают все другие.

Утверждения более антихристианского представить себе невозможно, поскольку личность Бога и личность его твари являются в христианском вероучении центром мироздания, а это означает, что каждая судьба неповторима, каждому требуется помощь и сочувствие, понимание уникальности его отдельной истории.

Нет, конечно, людей можно группировать по каким-то признакам, но отказывать жителям Донбасса в праве утверждать и обосновывать собственную правду о своей беде и ее причинах на том основании, что они являются одним из осколков зловещего, порочного, проклятого русского мира – а именно это писательница имела в виду, просто была не в состоянии точно выразить – это прямо говорить, что это не люди, а какое-то глухое, слепое, нелепое и мертвое сообщество человекообразных существ.
Лауреат премии Ленинского комсомола остается человеком, примитивный взгляд которого формировался в советские времена, и этим самым временам она и принадлежит без остатка.

Бездушное деление людей на тех, кто заслуживает сочувствия, и тех, кто нет, характерен как раз для селекционного подхода, когда человек был упакован в классовые ярлыки, и его ценность и прогрессивность определялась именно их качествами. Здесь национальность сменила классы, но привычка механически классифицировать людское сообщество осталась неизменной.

У этой замечательной истории есть продолжение, о котором не все знают. После того как интервью увидело свет, из газеты «Деловой Петербург» был уволен его автор Сергей Гуркин. Уволен, несмотря на то, что именно заместитель главного редактора газеты дал разрешение на публикацию материала в агентстве «Регнум».
Видимо, поначалу руководители фрондерского листка просто недооценили – по причине все того же простодушия – великую силу саморазоблачительного порыва Светланы Александровны, демаскировавшего в одно мгновение всю хищную сущность прогрессивных чаяний, закамуфлированную призывами к гуманизму.

После разразившегося скандала они решили наказать журналиста, продемонстрировавшего невзначай, что отечественный либерал по своей природе – это ограниченный каннибал, оперирующий штампами, отлитыми еще в советские времена, и совсем не гнушающийся человеческих жертв.

А интервью на самом деле примечательное. И примечательно оно в первую очередь настоящим жаром русофобии и антироссийской риторики, который исходил от Светланы Алексиевич. Сразу же стоит расставить точки над «i» - вряд ли изначально кому бы то ни было следовало ожидать, что Алексиевич позволит себе хотя бы нейтральную риторику, ведь не для того именно её Нобелевский комитет избрал в своё время в качестве лауреата премии. Не секрет, что в Нобелевском комитете сложилась тенденция: вылей больше грязи на , быт или политику СССР, а ещё лучше – на современную Россию, и будет тебе великое нобелевское счастье в виде премии и всеобщего либерального обожания. И г-жа Алексиевич в этом плане себя, как «хомо лауреатикус», полностью оправдала.

Представлю несколько, на мой взгляд, важных тезисов от Алексиевич, высказанных ею в интервью (ссылка на публикацию - информационное агентство ).

Не ездила и не поеду. И в Чечню я не ездила. Однажды мы говорили об этом с Политковской. Я сказала ей: «Аня, я больше не поеду на войну». Во-первых, у меня нет уже физических сил видеть убитого человека, видеть человеческое безумие. Кроме того, все, что я поняла об этом человеческом безумии, я уже сказала. У меня нет других идей. А писать еще раз то же самое, что я уже написала - какой смысл?

При этом Алексиевич не сообщила, а на какую же войну она вообще «ездила», если даже своих «Цинковых мальчиков» писала, как утверждает, по рассказам солдатских матерей. Кстати, те самые солдатские матери и уличили будущего Нобелевского лауреата во лжи, ужаснувшись тому, как был выставлен образ солдат-«афганцев» в спектакле, поставленном по её книге, и горячо ею поддержанном. Здесь надо отметить, что уличали во лжи Алексиевич не только солдатские матери, но и представители Русской православной церкви. В 2015 году Алексиевич дала интервью испанской газете «Вангуардия», в котором заявила, что своими глазами видела церковное богослужение, в котором прославлялось ядерное – в одном из московских храмов. В то же интервью она объявила, что её отказались подвести на «православном такси», а после «она видела казаков с нагайками, которые требовали отменить спектакль по произведению Набокова». В конечном итоге выяснилось, что ни на какой «молитве во славу ядерного оружия» Алексиевич не присутствовала, как не пересекалась и с «казаками с нагайками», а сочинила целую историю с «происходящими друг за другом событиями» исключительно для резонанса в западной прессе, основываясь на отдельных, не связанных друг с другом, публикациях в социальных сетях и либеральных СМИ.

Сергей Гуркин:

То есть таких надо убивать?

Светлана Алексиевич:

Я этого не говорю. Но я понимаю мотивы людей, которые это сделали.

Не сняли. Страна должна знать «героев», которые о ней говорят...
Из комментариев самого Сергея Гуркина по поводу интервью и всего случившегося ():

Сегодня был интересный день. Сегодня я видел либералов, отстаивающих цензуру, и журналистов, настаивающих на согласовании текстов. Видел гуманистов, которые ознакомились с интервью и продолжали называть интервьюируемого гуманистом. Видел организаторов дебатов, протестующих против формата дебатов, и еще Бог знает сколько людей, считающих, что обсуждать нужно не смысл интервью, а неполное этическое совершенство интервьюера.

Это было занимательно, спасибо. Если вы думаете, что ваше двуличие кому-нибудь не видно, вы ошибаетесь. К счастью, диалог все-таки возможен. Доказательством тому могут служить, к примеру, текст Олега Кашина или наш разговор с "Эхом Москвы". У меня нет оснований подозревать ни его, ни их в близости наших позиций. Просто дело не в этом. Граница давно уже не проходит по линии либералы-нелибералы. Граница проходит по линии принимающих и не принимающих реальность. Видящих её (и уже после этого выстраивающих те или иные картины мира) - или берущих картину мира и выбрасывающих из реальности нафиг всё, что туда не подходит. С уважением, ваш небезработный журналист.

И ещё:

Обобщение.
Мог ли журналист задавать нежёсткие вопросы? Мог, и получилось бы тысяча пятисотое интервью ни о чем.
Мог ли журналист не спорить? Мог, а мог и спорить, получив на то согласие (и одобрение!) интервьюируемого.
Мог ли журналист согласиться с незаконным требованием ничего не публиковать? Мог. Но тогда возникли бы сомнения в том, ту ли профессию он выбрал.
Мог ли журналист напечатать интервью по основному месту работу? Не мог, потому что редакция от него отказалась.
Есть ли закон, обязывающий публиковать тексты исключительно по основному месту работы? Нет. Такого закона нет.
Мог ли журналист дать возможность обработать текст в плане (безусловно необходимого) перевода из устной речи в письменную без изменения его смысла? Не мог, потому что сразу услышал требование не публиковать вообще, а также отказ от предоставления контактов. Следовательно, интервью можно было расшифровывать только дословно, потому что любое вмешательство в стиль могло быть расценено как вмешательство в смысл.
Альтернативной линией поведения было только отсутствие публикации вообще. Точка.
Следовательно, спор сводится к одному вопросу: обладало ли интервью достаточной общественной значимостью для того, чтобы быть опубликованным вопреки всем вышеперечисленным сомнениям? Но, простите, последние двое суток, по-моему, уже ответили на этот вопрос. Я очень надеюсь, что это мой последний пост по этой теме.

А не замахнуться ли Светлане «нашей» Алексиевич на вторую Нобелевку?.. Ибо хомо лауреатикус.

Соня Тарасюк, РИА Новости Украина

Вопреки запрету

Интервью белорусской писательницы, нобелевского лауреата Светланы Алексиевич появилось на сайте "Регнум" поздно вечером 19 июня и сразу наделало немало шуму.

Уже из заголовка "Вы просто набор пропаганды": запрещенное и откровенное интервью Алексиевич" было понятно, что оно не останется не замеченным и вызовет скандал. Автор интервью Сергей Гуркин с первых строк признается, что Алексиевич изначально согласилась на разговор, но в ходе беседы запретила его публиковать. "Вы знаете, мне не нравится наше интервью, и я вам его запрещаю печатать" , - этими словами заканчивается текст.

Однако журналист таки решил его обнародовать и поплатился в итоге за это работой.

По словам Гуркина, интервью дает понимание взглядов Алексиевич: "Теперь мы выяснили: людям можно запрещать говорить на родном языке, если есть на то государственная необходимость (говорит писатель); тех, кто убил писателя за его взгляды, можно понять (говорит писатель, гуманист и демократ); русификация — плохо, украинизация — хорошо (говорит человек, думающий, говорящий и пишущий по-русски)".

Алексиевич заявила, что изначально была уверена, что интервью она дает для издания "Деловой Петербург" (ДП), и не уточняла у Гуркина, для какого СМИ ведется беседа. Тем не мене, "Деловой Петербург" (ДП) пошел навстречу Алексиевич и отказался публиковать интервью. А журналиста из ДП в итоге уволили.

Скандальное интервью

Примечательно, что еще в начале интервью журналист признался, что не согласен с позицией Алексиевич по большинству вопросов. Однако ее это не смутило, и в ответ она лишь заявила, что "это должно быть интересно".

Алексиевич практически сразу сама перевела разговор на украинскую тему, обвинив русских в "милитаристском состоянии" и пропаганде.

Когда журналист напомнил, что войне в Донбассе предшествовал государственный переворот, писательница назвала это "чепухой" и обвинила его в том, что он много смотрит телевизор.

Она подчеркнула, что не считает "Порошенко и других фашистами" и полностью оправдывает их устремления "в свободную Европу".

Ведь, по мнению Алексиевич, свободными можно считать только людей с европейскими взглядами.

Говоря об убийстве писателя Олеся Бузины, Алексиевич заявила, что "то, что он говорил, тоже вызывало ожесточение", и что она "понимает мотивы людей, которые это сделали".

— Ну вы же запретили в России говорить на белорусском.

Вы говорите, что когда сто лет назад (по Вашему мнению) насаждалась русская культура — это было плохо, а когда сегодня насаждается украинская культура — это хорошо.

— Она не насаждается. Это государство хочет войти в Европу. Оно не хочет жить с вами.

Для этого нужно отменить русский язык?

— Нет. Но, может быть, на какое-то время и да, чтобы сцементировать нацию. Пожалуйста, говорите по-русски, но все учебные заведения будут, конечно, на украинском.

То есть можно запрещать людям говорить на том языке, на котором они думают?

— Да. Это всегда так. Это же вы этим занимались…Другого способа сделать нацию нет.

А что такое свободные люди?

— Ну, скажем, люди с европейским взглядом на вещи. Более гуманитарные. Которые не считали, что можно страну раздербанить, а народ оставить ни с чем. А вы хотите сказать, что Россия свободная?Какая она свободная? Несколько процентов населения владеют всем богатством, остальные остались ни с чем. Свободные страны — это, например, Швеция, Франция, Германия. Украина хочет быть свободной, а Белоруссия и Россия — нет. Сколько людей выходит на акции Навального?

То есть свободны люди, которые придерживаются европейского взгляда на вещи?

— Да. Там свобода проделала большой путь.

Я жил в течение года в Италии, и девяносто процентов интеллигентов, которых я встречал, испытывают огромную симпатию к левым идеям и к президенту России.

— Такие люди есть, но не в таком количестве. Это они так на вас реагировали, потому что увидели русского с радикальными взглядами. У Путина там не такая большая поддержка, как вы думаете. Просто есть проблема левых. Это не значит, что Ле Пен — это то, что хотела и хочет Франция. Слава богу, что Франция победила.

Вы иногда говорите про Россию "мы", а иногда "они". Так все-таки "мы" или "они"?

— Все-таки "они". Уже "они", к сожалению.

При этом Алексиевич напомнила, что получила от всех президентов поздравления с нобелевской премией, готовилась и телеграмма от премьера РФ Дмитрия Медведева, но она ее так и не получила.

Но тогда это премьер-министр не Вашего государства, почему он непременно должен Вас поздравлять?

— Но мы же считаемся Союзным государством. Мы еще очень тесно связаны. Мы еще не оторвались, и кто нас отпустит. Хотя бы мы и хотели оторваться.

Так, значит, "они"?

— Пока еще — "мы". Я все-таки человек русской культуры. Я писала об этом времени, обо всем этом на русском языке, и я, конечно, была бы рада его телеграмме. По моим понятиям, он должен был ее прислать.

Писательница призналась, что не была на Донбассе и не собирается туда ехать.

— Не ездила и не поеду. И в Чечню я не ездила. Однажды мы говорили об этом с Политковской. Я сказала ей: "Аня, я больше не поеду на войну". Во-первых, у меня нет уже физических сил видеть убитого человека, видеть человеческое безумие. Кроме того, все, что я поняла об этом человеческом безумии, я уже сказала. У меня нет других идей. А писать еще раз то же самое, что я уже написала — какой смысл?

Но Вы же отвечаете на вопросы, говорите об этих событиях.

— Это происходит в другой стране. И я могу отвечать на эти вопросы как художник, а не как участник. Для того чтобы писать такие книги, как пишу я, надо жить в стране, о которой идет речь. Это должна быть твоя страна. Советский Союз — это была моя страна. А там я многих вещей не знаю.

Я имею в виду не столько написание книг, сколько понимание того, что там происходит.

— Вы хотите мне сказать, что там страшно? Там то же самое, что было в Чечне.

Вы же там не были.

— Тогда, слава богу, показывали всю правду по телевизору. Никто не сомневается в том, что там кровь и что там плачут.

Я считаю правильным, что в течение 23 лет неписанным законом в государстве Украина было признание того, что там есть и русская культура, и украинская. И этот баланс более или менее соблюдался при всех президентах…

— Так и было, пока вы туда не вошли.

Корреспондент вновь вернулся к теме Донбасса и спросил писательницу, почему она признает право на протест только за Киевом. В ответ писательница обвинила Россию в вводе войск в Украину.

— А разве там были не русские танки, не русское оружие, не русские контрактники? Фигня все это. Если бы не было вашего оружия, там бы не было войны. Так что не морочьте мне голову этой ерундой, которой забита ваша голова. Вы так легко поддаетесь всякой пропаганде. Да, там боль, там страх. Но это на вашей совести, на совести Путина. Вы вторглись в чужую страну, на каком основании? В интернете миллион снимков, как ходит туда русская техника. Все знают, кто сбил ["Боинг"] и все прочее. Давайте уже заканчивать ваше идиотское интервью. У меня уже нет сил на него. Вы просто набор пропаганды, а не разумный человек.