Введение

Основная часть................................................................. 3

1. Князь Владимир................................................................. 3

2. Борис и Глеб...................................................................... 5

3. Сергий Радонежский....................................................... 9

Заключение.......................................................................... 11

Список использованной литературы................................ 11

Введение

Каждому обществу как и каждому человеку необходим светлый духовный идеал. Особенно остро общество нуждается в нем в эпоху,смутного времени,. Что же служит нам, русским людям этим духовным идеалом, духовным стержнем, той силой, которая на протяжении целого тысячелетия сплачивала Русь перед лицом нашествий, смут, войн и других глобальных катаклизмов?

Несомненно что такой связующей силой является православие, но не в том виде в каком оно пришло на Русь из Византии,а в том какой оно приобрело на Русской земле, с учетом национальных, политических и социально-экономических особенностей Древней Руси. Византийское православие пришло на Русь имея уже сформировавшийся пантеон христианских святых, к примеру таких как Николай-чудотворец, Иоанн-креститель и других, глубоко почитаемых и поныне. К 11веку христианство на Руси делало только первые шаги и для многих простых людей того времени еще не являлось источником веры. Ведь чтобы признать святость пришлых святых нужно было очень глубоко уверовать, проникнуться духом православной веры. Совсем другое дело, когда перед глазами есть пример в лице своего же, русского человека, иногда даже простолюдина, совершающего святое подвижничество. Тут уж уверует самый скептически настроенный по отношению к христианству человек. Таким образом к концу 11века начинает формироваться чисто русский пантеон святых, почитаемых и поныне наравне с общехристианскими святыми.

Взяться за написание работы по данной теме меня заставил интерес к этому отрезку времени русской истории, интерес к исторической роли Русской Православной Церкви а так же некоторая непопулярность этой темы среди студенчества(за исключением разве что студентов духовной семинарии). Кроме того данная тема как никогда актуальна в наше переходное время когда многие говорят о православных идеалах и ценностях, зачастую их не придерживаясь, когда делается упор лишь на видимую сторону поклонения Богу, и когда многие из нас живут не по тем заповедям которые легли в основу христианства.

Основная часть

Бурная русская история выдвинула много ярких, неординарных личностей.

Некоторые из них благодаря своей подвижнической деятельности на ниве православия, благодаря своей праведной жизни или деяний в результате которых имя России обрело величие и уважение, были удостоены благодарной памяти потомков и канонизированы Русской Православной Церковью.

Какие это были люди, русские святые? Каков был их вклад в историю? Каковы были их деяния?

Князь Владимир

Особое место как в русской истории, так и среди святых канонизированых Русской Православной Церковью занимает князь Владимир (?-1015 сын князя Святослава, князь Новгородский (с 969г.), великий князь Киевский (с 980г.), в Русских былинах получивший прозвище,Красное Солнышко,. Чем же примечателен этот князь и как он занял свое место в пантеоне русских святых?

Чтобы ответить на эти вопросы следует проанализировать ситуацию сложившуюся в Киевской Руси к концу 10 началу 11 веков. При жизни князь Святослав передал киевский престол сыну Ярополку, другой сын Олег стал древлянским князем, а Владимира отправил в Новгород.

В 972 году - со смертью князя Святослава между его сыновьями вспыхнула междоусобица. Все началось с того что киевский воевода по сути стал инициатором похода на древлян, который закончился победой киевлян и смертью древлянского князя Олега. При отступлении он упал в крепостной ров и был затоптан своими же дружинниками. Узнав об этих событиях князь Владимир собирает наемников-скандинавов, убивает своего брата Ярополка и захватывает киевский престол. Если Ярополк отличался веротерпимостью, то Владимир на момент завоевания власти был убежденным язычником. После победы над братом в 980 году, Владимир устроил в Киеве языческое капище с идолами особо почитаемых языческих богов, таких как Перун, Хорс, Даждьбог, Стрибог и других. В честь богов устраивались игрища и кровавые жертвоприношения с человеческими жертвами.И стал Владимир княжить в Киеве один, - говорит летопись, - и поставил кумиры на холме за теремным двором: деревянногоПеруна с серебрянной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога,Стирбога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя их богами... И осквернилась кровью земля Русская и холм тот" (под 980 год). Не только приближенные князя но и многие горожане относились к этому одобрительно. И вот буквально через несколько лет после вокняжения в Киеве, в 988-989 годах, Владимир принимает христианство сам, а так же обращает в него и своих подданых. Но как убежденный язычник вдруг уверовал в Христа? Вряд ли он руководствовался только пониманием государственной пользы христианства.

Возможно это было вызвано раскаянием в совершенных злодеяниях, усталостью от разгульной жизни. Митрополит Киевский Иларион, монах Иаков и летописец преподобный Нестор (XI век)назвали причины личного обращения князя Владимира к христианской вере,согласно указав на действие призывающей благодати Божией.

В "Слове о Законе и Благодати" святитель Иларион, Митрополит Киевский,пишет о князе Владимире: "Пришло на него посещение Вышнего, призрело на него Всемилостивое око Благого Бога, и воссиял в сердце его разум. Он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал Единого Бога, сотворившего все видимое и не видимое. А особенно всегда он слышал о православной, христолюбивой и сильной верою земле греческой... Слыша все это, возгорелся он духом и возжелал сердцем он быть христианином и обратить всю Землю в христианство."

В то же время Владимир как умный правитель понимал, что державе состоящей из отдельных, вечно враждуюших между собой княжеств нужна какая-то сверхъидея, которая сплотит русских людей и удержит князей от междоусобиц. С другой стороны в отношениях с христианскими государствами языческая страна оказывалась неравноправным партнером, с чем Владимир был не согласен.

Относительно вопроса о времени и месте Крещения князя Владимира есть несколько версий. Согласно общепринятому мнению, князь Владимир принял крещение в 998 году в Корсуни (греческий Херсонес в Крыму); по второй версии князь Владимиркрестился в 987 год у в Киеве, а по третьей - в 987 году в Василеве(недалеко от Киева, теперь г. Васильков). Наиболее достоверной видимо стоит признать вторую,так как монах Иаков и преподобный Нестор согласно указывают на 987 год;монах Иаков говорит, что князь Владимир п осле крещения жил 28 лет (1015-28=987), а также что на третий год по Крещении (т.е. в 989 году) совершил поход на Корсунь и взял его;летописец преподобный Нестор говорит, что князь Владимир крестился в лето 6495-е от сотворения мира, что соответствует 987 году от Рождества Христова (6695-5508=987). Итак решив принять христианство Владимир захватывает Херсонес и посылает гонцов к византийскому императору Василию Второму с требованием отдать ему в жены сестру императора Анну. В противном случае угрожая подступить к Константинополю. Владимир было лестно породниться с одним из могущественных императорских домов и наряду с принятием христианства это был мудрый шаг направленный на укрепление государства. Киевляне и жители южных и западных городов Руси отнеслись к крещению спокойно, чего нельзя сказать о северных и восточных русских землях. К примеру для покорения новгородцев даже потребовалась целая военная экспедиция киевлян. Христианская религия рассматривалась новгородцами как попытка ущемления древней исконной автономии северных и восточных земель.

В их глазах Владимир казался отступником, поправшим исконные вольности.

Прежде всего князь Владимир крестил 12 своих сыновей и многих бояр. Он приказал уничтожить всех идолов, главного идола - Перуна сбросить в Днепр, а духовенству проповедовать в городе новую веру.

В назначенный день произошло массовое крещение киевлян у места впадения в Днепр реки Почайны."На следующий же день, - говорит летописец, - вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошди в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемыхдуш... Люди же, крестившись расходились по домам. Владимир же был рад,что познал бога и люди его, посмотрел на небо и сказал: "Христос Бог, сотворивший небо и землю! Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя,истинного Бога, как познали Тебя христианские страны. Утверди в них правую и неуклонную веру и мне помоги, Господи, против диавола, да одолею козни его,надеясь на Тебя и на Твою силу."

Это важнейшее событие совершилось, согласно летописной хронологии, принимаемой некоторыми исследователями, в 988 году, по мнению других - в 989-990 годах.Вслед за Киевом постепенно христианство приходит в другие города Киевской Руси: Чернигов, Новгород, Ростов, Владимир-Волынский, Полоцк, Туров, Тмутаракань, где создаются епархии. При князе Владимире подавляющее большинство русского населения приняло х ристианскую веру и Киевская Русь стала христианской страной. Крещение Руси создало необходимые условия для образования Русской Православной Церкви. Из Византии прибыли епископы во главе с Митрополитом, а из Болгарии священники, привезшие с собой богослужебные книги на славянском языке;строились храмы,открывались училища для подготовки духовенства из русской среды.

Летопись сообщает (под 988 год), что князь Владимир "приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, где раньше стояли кумиры. И поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие и где творили им требы князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви и определить в них попов и приводить людей на Крещение по всем городам и селам".С помощью греческих мастеров в Киеве был построен величественный каменный храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы (Десятинный) и перенесены в него святые мощи равноапостольной княгини Ольги. Храм этот символизировал собой истинный триумф христианства в Киевской Руси и вещественно олицетворял собою "духовную Русскую Церковь".

Многие распоряжения Владимира, призванные укрепить христианство были проникнуты языческим духом. Первое время Владимир пытался воплотить христианский идеал, отказался от применения уголовных наказаний, прощал разбойников, раздавал питание неимущим. Заслуга Владимира в том, что он посредством принятия христианства поставил Киевскую Русь в один ряд с могущественными европейскими государствами а так же создал условия для сотрудничества Руси с другими христианскими народами. Русская церковь стала объединяющей силой для жителей разных земель так как многонациональное государство каким в те времена была Русь, могло развиваться не на основе национальной,а на основе религиозной идеи. Православие принесло с собой на Русь множество достижений Византии, таких как каменное зодчество, иконопись, фрески, летописание, школа и переписка книг. Благодаря совокупности этих факторов Русь вошла в сообщество цивилизованных государств, что послужило толчком к духовному и культурному развитию Руси на рубеже10-11 веков. При Владимире были сооружены оборонительные рубежи по рекам Десна, Осетр, Трубеж, Сула и другим, заново укреплен и застроен каменными зданиями Киев. После своей смерти князь Владимир был канонизирован Русской Православной Церковью. День его памяти отмечается 15 июля.

Борис и Глеб

Одними из первых русских князей, канонизированых Русской Православной Церковью, стали любимые сыновья Владимира, князья Борис Ростовский и Глеб Муромский, получившие при крещении имена Роман и Давид и при нявшие в 1015 году мученическую смерть от своего брата Святополка, заслужившего своим поступком прозвище,Окаянный,. Братоубийство без сомнения является страшным грехом, одним из первых грехов человечества (вспомним библейских братьев Каина и Авеля). Неужели на Руси до того времени не было братоубийц вроде Святополка и убиенных как Борис и Глеб? Да конечно же были. Грех братоубийства лежал и на самом князе Владимире, убившем в 979 году своего брата Ярополка во время борьбы за киевский престол. С точки зрения христианства Владимиру это было простительно, как никак язычник, темный человек, тем более что последующие деяния Владимира приведшие Русь к христианству как бы искупили все его грехи совершенные князем в бытность его язычником. Почему же именно Борис и Глеб подверглись канонизации? Может дело в их княжеском происхождении?

Ведь князьям все-таки легче попасть в Историю чем простому человеку, у них несомненно были летописцы, способные письменно зафиксировать деяния братьев.

Жития святых страстотерпцев Бориса и Глеба дошли до наших дней благодаря печерским монахам-летописцам Иакову и Нестору. У Нестора о братьях сказано так: ,Как две яркие звезды посреди тёмных облаков сияли два святых брата, в числе всех двенадцати сыновей Владимировых; всех отпустил он в данные им уделы, но их, как более любимых, при себе удержал, ибо Глеб был ещё в детском возрасте, блаженный же Борис, хотя и возмужал, но неохотно расставался с ним родитель. От юных лет исполнен был Борис благодати Божией, и чтение божественных книг было любимым его занятием. Наиболее любил он жития святых мучеников, как бы предчувствуя собственную участь, и, читая их, со слезами молился Господу: «Владыко мой, Иисусе Христе, сподоби и меня в числе Твоих угодников, даруй мне ходить по стопам их, да не вознесётся мысль моя суетою мира сего, но просветится сердце моё разумением заповедей Твоих; не лиши и меня того дара, которого сподобил от века угодивших Тебе, ибо Ты Бог истинный, помиловал нас и извел от тьмы к свету». Так часто он взывал к Богу, а Святой Глеб, сидя при брате своём, внимал усердно чтению и с ним вместе молился, ибо неразлучен был с блаженным братом своим, непрестанно от него поучаясь, и хотя ещё был в детском возрасте, но уже созрел его разум; по примеру родительскому, миловал он сирот и вдовиц, так как видел, что нищелюбивый отец его не только принимал убогих на княжеском дворе своём, но и посылал искать их по домам и развозить пищу болящим, которые сами не могли прийти,. Cвятополк опасался, что после смерти отца Киевский стол в обход старшинства достанется Борису как одному из любимых сыновей Владимира.

В 1015 году великий князь Киевский умирает. Услышав о смерти родителя Святополк прискакал в Киев из Вышгорода и сел на княжеский престол.

В это время Борис возвращался после успешного похода на печенегов,

когда его настигла весть о кончине отца и водворении на Киевском пре столе брата

Святополка. Но он еще не знал что брат его Глеб уже был вынужден бежать от козней Святополка. Из летописей Нетора мы видим как отнесся к этим событиям Борис: ,Зарыдал Борис и, проливая потоки слез, помолился Богу об упокоении отца своего в лоне праведных. «Увы мне, - восклицал он, - отче мой, к кому прибегну и от кого напитаюсь добрым учением, для чего не было меня тут, когда закатился свет очей твоих, чтобы, по крайней мере, сподобился целовать священные седины твои и своими руками погребсти честное тело твоё! Хотел бы я обратиться к брату моему Святополку, если ещё не осуетился мирским величием. Не буду, однако, ему противиться, пойду к брату и скажу ему: «Ты мне брат старейший, будь мне отцом и господином!» Лучше буду мучеником Богу моему, нежели восставать на брата; увижу, по крайней мере, лицо брата моего меньшого, присного мне Глеба: воля Господня да будет!»

Таким образом мы видим, что князь Борис беспрекословно признал законность княжения Святополка. Но Святополк уже окончательно для себя решил избавится от братьев, поэтому он ночью скачет в свою вотчину в Вышгород, собирает верных ему людей и приказывает им убить Бориса.

C одной стороны поступок Святополка кажется немного нелогичным; зачем казалось бы убивать того кто присягнул тебе на верность? С другой стороны Святополк прекрасно понимал что времена меняются и тот кто сегодня лоялен к

тебе завтра может заявить свои права на княжеский престол, а конкуренты не нужны никому. Из этого вывод: хороший конкурент-мертвый конкурент.

Итак верные люди доложили Борису о готовящемся на него покушении но блаженный не хотел им верить: «Может ли это быть,- говорил он,- или не знаете вы, что я меньший брат и не противен старшему?» Дня два спустя пришли к нему другие вестники, говоря, что и брат его Глеб уже бежал из Киева; но святой князь спокойно отвечал: «Благословен Бог, я же не убегу и не удалюсь от места сего, ибо не хочу быть противником брату моему старейшему; но как угодно будет Богу, так и исполнится! Лучше мне здесь умереть, чем на чужой стороне». Вопреки всякой логике Борис распускает свою дружину численностью около 8 тысяч воинов и идет навстречу своим убийцам. Вот что ответил Борис на предложение дружинников

идти с ним на Киев и изгнать оттуда Святополка: «Нет, братья мои, нет, отцы мои, да не будет сего, не прогневайте Господа и брата моего, чтобы и против вас не воздвиг крамолы. Лучше мне одному погибнуть, нежели погубить с собою столько душ; не смею противиться старшему брату своему и не могу избежать суда Божиего, но молю вас, братья, разойдитесь по домам, а я пойду к брату моему и паду к ногам его, а он, видя меня, умилосердится и не умертвит, уверившись в моей покорности».

Борис послал одного из своих слуг к брату со словом мира, но Святополк, удержав у себя посланного, поспешил выслать убийц на брата. Борис, видя, что не возвращается посланный, сам поднялся в путь, чтобы идти к брату; дорогою встретились ему ещё верные люди, которые спешили предупредить князя, что Святополк уже послал против него убийц и что они близко. На берегу Альты Борис велел поставить уединённый шатёр и там остался ждать своей участи, окружённый только одними своими отроками. Далее чтобы картина убийства была более ясной обратимся к летописям: «Они же как дикие звери устремились на святого и вонзили в него свои копья. Один из предстоявших отроков бросился на князя своего, чтобы закрыть его телом своим, убийцы и его пронзили и, думая, что князь уже мёртв, вышли из шатра; но блаженный, вскочив с одра, ещё имел довольно силы, чтобы выйти из-под шатра; поднял он к небу руки и вознёс пламенную молитву, благодаря Господа, что сподобил его, недостойного, быть общником страдания Сына Его, пришедшего в мир спасти человеков: «Послан и я был отцом моим оградить людей его от врагов их, и вот я ныне уязвлён рабами отца моего! Но, Господи, отпусти им грех их и меня упокой со святыми Твоими, ибо в Твои руки ныне предаю дух мой».

Не умилились жестокосердные трогательною молитвою князя своего, который о них молился Господу; один из них, ещё более жестокий, ударил его мечом в сердце; пал на землю Борис, но ещё не испустил дух. Вокруг его избили много отроков; с любимого же отрока его, Георгия, родом венгра, который искал спасти его, прикрыв своим телом, хотели сорвать золотую гривну, дарованную ему князем, и чтобы скорее снять гривну, отсекли ему голову. Окаянные обернули тело блаженного Бориса в тот самый шатёр, в котором совершили убийство, и ещё дышащего повезли в Вышгород, и между тем послали с вестью к Святополку о совершённом убийстве. Но Святополк, услышав от вестников, что ещё дышит брат его, послал двух варяг навстречу, чтобы довершить убийство его, и один из них пронзил его мечом в сердце; так скончался блаженный на двадцать восьмом году возраста своего, мая в 24-й день, приняв венец от Христа Бога с праведными. Его повезли в Вышгород и положили до времени в церкви Святого Василия.

Закономерный финал; человек всю свою сознательную жизнь стремившийся совершить подвиг мученичества и подготовивший к нему своего младшего брата, достиг своей заветной цели. Трезвым умом святых понять невозможно, да этого и не требуется, для этого существует Божий промысел. А что же Глеб?

Неизвестно, где находился в это время юный князь, без сомнения, уже в своей Муромской области, ибо в летописи сказано, что как только услышал горькую весть эту, немедленно сел на коня и поспешил с малой дружиною на Волгу; но дорогою споткнулся под ним конь, и князь сломал себе ногу. С трудом достиг он Смоленска и оттуда хотел спуститься по Днепру к Киеву, но, на устье Смядыни, пришёл к нему другой, более правдивый вестник из Новгорода от брата Ярослава, «Не ходи в Киев, - послал сказать ему Ярослав, - ибо отец наш скончался, а брат наш Борис убиен от Святополка». Глеб же ответил на это так: «О присный брат и владыка! Если получил ты дерзновение у Бога, моли о сём сиротстве и унынии, чтобы я сподобился с тобою жить, но не в этом суетном свете».

То есть очевидно что Глеб был внутренне готов совершить поступок брата И вот приспели по Днепру посланные от Святополка убийцы. Издали увидев ладью, юный Глеб поплыл к ней, не подозревая ничено злого.Напрасно слуги князя предостерегали его, чтобы не отдавался в руки вражьи; подобно Борису,но Глеб не хотел ссоры с братом и всю свою дружину высадил на берег, желая лучше один за всех погибнуть, потому как не ожидал такого бесчеловечия от брата.Обрадовались убийцы, когда увидели ладью Глеба и как только поравнялись с ней, вместо обычного привета притянули к себе крюками ладью и перескочили в неё из своих судов с обнажёнными мечами.Тогда понял Глеб ту жестокую участь,которая его ожидала но ещё думал жалостными мольбами умилостивить злодеев. «Не убивайте меня, братья мои,- воскликнул он,- какую обиду нанёс я брату моему или вам? Если же есть обида, ведите меня к князю вашему и моему, пощадите юность мою, не пожинайте колоса, ещё не созревшего; если и жаждете моей крови, то не всегда ли я в руках ваших?»Когда юный Глеб умолял убийц пощадить его,их вождь Горисер подал знак сидевшему за князем, повару, по имени Торчин, чтобы заколол он своего князя; и, подняв нож, слуга перерезал горло Глебу.

Сразу же могила страстотерпцев в храме Св.Василия в Вышгороде ознаменовалась многими чудесами. После того как церковь сгорела, могилы были вскрыты и все удивились нетленным телам угодников. Гробы были перенесены в малую храмину бывшую при церкви.Старейшина города имел хромого сына, у которого была скорчена нога и не мог он иначе ходить, как на деревянной опоре. Приходил часто отрок ко гробу чудотворцев и молил их об исцелении; однажы ночью явились ему оба страстотерпца Роман и Давид и сказали: «Что вопиешь к нам?»; когда он показал им свою сухую ногу, они трижды ее перекрестили. Проснувшись отрок почувствовал себя исцелённым и поведал всем о чудесном своём видении.Вслед за тем другое чудо ознаменовало святость мучеников: слепой человек, пришедший на их гроб, припал к священной раке, прилагая к ней свои глаза, и внезапно прозрел. Обо всех чудесах было сообщено князю Ярославу и посоветовавшись с митрополитом Иоанном решил соорудить церковь во имя страстотерпцев и установить день празднования их памяти. За год был воздвигнут пятиглавый храм, богато украшеный изнутри иконами. Мощи святых были внесены в храм и 24 июля, день кончины князя Бориса был назначен для празднования памяти обоих святых братьев.

Можно смело утверждать что причина канонизации Бориса и Глеба не в том что они пали жертвами братоубийства а в том как они приняли свою смерть. Они приняли ее со смирением и верой как ее принимали первые христиане. Их вера оказалась сильнее страха смерти. Мне кажется что это была даже не вера в обыденном ее понимании а какая то одержимость верой какую мы можем встретить в наше время разве что у фанатиков-мусульман. Борис и Глеб показали всем православным что только вера может преодолеть самые трудные испытания ниспосланные нам судьбой.

Кроме того по канонам христианства мученичество является великим подвигом. В основе самой христианской религии лежит подвиг мученичества совершенный Иисусом Христом.Исторический парадокс:сыновья равноапостольного князя Владимира крестителя Руси становятся первыми русскими мучениками, то есть мучениками по канонам той самой веры которую принес на Русь сам Владимир. В связи с этим можно вспомнить гонения на христиан во времена римского императора Нерона, вот откуда можно черпать примеры мученичества за веру! Князья Борис и Глеб были справедливо канонизированы именно благодаря своему подвигу мученичества, невероятной силе духа и глубокой вере в Господа.

Сергий Радонежский

Еще одной грандиозной фигурой в истории Русского государства и в истории Русской Православной Церкви является преподобный Сергий Радонежский, в миру Варфоломей Кириллович (1321-1392), ставший замечательной фигурой русского возрождения, духовным отцом объединительной и национально освободительной политики которую проводил князь Дмитрий Донской.

Преподобный Сергий родился в семье ростовского боярина Кирилла. Некое чудо свершилось до его рождения. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды в воскресенье его мать вошла в церковь во время пения святой литургии, стояла с другими женщинами в притворе, когда должны были приступить к чтению Евангелия и все стояли молча, младенец начал кричать в утробе матери. Перед тем, как начали петь херувимскую песнь, младенец начал вторично кричать. Когда же иерей возгласил: "Вонмем, святая святым!" - младенец в третий раз закричал. Когда наступил сороковой день после его рождения, родители принесли ребенка в церковь Иерей окрестил его именем Варфоломей. Отец и мать рассказали иерею, как их сын, еще в утробе матери, в церкви три раза прокричал: "Не знаем, что означает это".

Иерей сказал: "Радуйтесь, ибо будет ребенок сосуд избранный Бога, обитель и слуга Святой Троицы". В отличие от братьев ему тяжело давалась грамота и он с детства искал уединения.Печалились родители его, огорчался учитель. Книжное учение он получил скажем, так,от Бога,Когда он послан был отцом своим искать скот, он увидел некоего черноризца на поле под дубом стоящего и молящегося. Когда кончил молиться старец, он обратился к Варфоломею: "Что хочешь, чадо?" Варфоломей сказал: "Душа желает знать грамоту. Учусь я грамоте, но не могу ее одолеть. Святой Отче, помолись, чтобы смог я научиться грамоте". И ответил ему старец: "О грамоте, чадо, не скорби: с сего дня дарует тебе Господь знание грамоты". С того часа он хорошо зналграмоту.

Отец Варфоломея владел имением в Ростовской области, но к концу жизни впал в бедность. Причиной этому послужили его частые хождения с князем в Орду, татарские набеги и дани и наконец последней каплей довершившей разорение было усмирение Ростова Иваном Калитой жестоко подавившим антиордынское восстание. После этих событий семье пришлось переселить ся в городок Радонеж

Московского княжества.Сыновья Кирилла, Стефан и Петр, женились; Варфоломей, не захотел жениться, а стремился к иноческой жизни.

Решив стать монахом, Варфоломей передал свою долю наследства младшему брату и упросил старшего брата Стефана чтобы тот пошел с ним искать пустынное место пригодное для основания монастыря.

Наконец пришли в одно пустынное место, в чаще леса, где была и вода.

И, начали они своими руками рубить лес и носить бревна выбранное место Сначала братья соорудили келью и срубили небольшую церковку Oсвящена была церковь во имя святой Троицы. 1342 год считается годом основания монастыря.

В это же время Варфоломей захотел принять монашеское пострижение и поэтому призвал к себе в пустыньку священника которыйпостриг его месяца октября в седьмой день, на память святых мучеников Сергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий. Постепенно в монастырь стали стекаться люди, желающие разделить с Сергием тяготы монастырской жизни. В 1353 году преподобный Сергий стал игуменом монастыря. Сергий обладал редким сочетанием таких качеств, как знатность происхождения, нестяжательство, религиозность и трудолюбие.

Во времена княжения Ивана Красного возле монастыря начали селиться люди, построили села и засеяли поля. Монастырь начал приобретать широкую популярность. Постепенно стараниями Сергия монастырь начал превращаться в один из главных центров русской православной культуры.

Число учеников умножалось, и чем больше их становилось, тем больше они вносили вкладов в монастырь. Монастырь стал значительной фигурой имеющей собственный политический вес с которым вынуждены были считаться даже великие московские князья. Сергий никогда не прекращал благотворительности и служителям обители наказал, нищим и странникам давать приют и помогать нуждающимся. Монастырь так же служил перевалочной базой для проходящих русских войск.

Из монастырских запасов кормились крестьяне и прочий люд в годы неурожаев и стихийных бедствий.

В 1374году Сергий становится доверенным лицом московских князей, являясь одним из духовников Дмитрия Ивановича Донского и крестным отцом его сыновей. Почему же именно Сергий занял столь ответственный и важный пост? Несомненно, что государственный деятель такого масштаба каким был Дмитрий, задумав освободиться от татарского ига нуждался в мудром наставнике, ведь для того чтобы Руси освободится от многовекового рабства необходимабыла концентрация не только военной но и духовной силы. Закономерно что два великих человека своей эпохи объединили свои силы в трудную для своей родины годину. Дмитрий понимал что только глубокая вера в победу может поднять русский народ на борьбу против Орды и олицетворением этой веры несомненно являлясь фигура Сергия Радонежского.В 1380 году Сергий напутствовал князя такими словами: "Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славном христианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишь и невредимым в свое отечество с великой честью вернешься". Дмитрий ответил:,Если мне бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь пресвятой Богоматери, Дальнейшие события приведшие к разгрому Орды на Куликовом поле нам известны из истории.

Так же известно что в 1385году преподобный Сергий ездил с дипломатической миссией в Рязань, успешно справившись с предотвращением войны между Москвой и Новгородом. Примиряя русских князей, Сергий способствовал объединению русского государства.

Умер преподобный 25 сентября 1392 года и был похоронен в основанном им монастыре и канонизирован Русской Православной Церковью. В апреле 1919 года во время борьбы с религиозным сознанием масс, мощи Сергия были публично вскрыты но как ни удивительно оставлены на месте.

Заслуга Сергия в том, что он как значительная фигура своего времени, внес немалый вклад в процесс освобождения Руси от монголо-татарского ига и объединения государства. Историк Р.Г.Скрынников всвязи с этим отметил: ,Церкви Никогда бы не удалось приобрести исключительную власть над умами если бы среди ее деятелей не появились подвижники не щадя живота своего служившие идее.

Одним из таких подвижников был Сергий.

Сергий сумел создать и развить новый для русских земель 14века тип монастырей-общежительных, опиравшихся не на подаяние а на собственную хозяйственную деятельность, что привело к образованию богатой и влиятельной монашеской корпорации.

Заключение

К сожалению в данной работе просто невозможно составить исторический портрет всех русских святых того времени. Поэтому в качестве персонажей для своей работы я выбрал по моему мнению наиболее ярких исторических личностей, вклад которых в политическую, духовную и культурную жизнь Руси был наиболее весомым. Русские святые это неотъемлемая часть истории России, можно сказать лучшая ее часть. Если бы не было научно-исторических трудов, историю можно было бы изучать по житиям русских святых, ибо каждый из них является величайшим представителем своего народа и той эпохи, которая его востребовала.

Список литературы

Клибанов А.И. ,Духовная культура средневековой Руси, M. 1995

Карташев А.Н. ,Очерки по истории Русской церкви в 2-х томах, M. 1990

Федотов Г.П. ,Святые Древней Руси, M. 1991

Шахмагонов Ф.Ф. Греков И.Б. ,Мир Истории, M. 1988

Жития русских святых. 1000 лет русской святости. Собрала монахиня Таисия. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991

Московский Психолого-Социальный

Институт

Факультет экономики и права

Реферат

По дисциплине История Отечества

На тему,Святые Древней Руси,

Студента 1 курса

Кулика Евгения

Русской литературе без малого тысяча лет. Это одна из самых древних литератур Европы. Она древнее, чем литературы французская, английская, немецкая. Ее начало восходит ко второй половине X в. Из этого великого тысячелетия более семисот лет принадлежит периоду, который принято называть «древней русской литературой».

«Древнерусскую литературу можно рассматривать как литературу одной темы и одного сюжета. Этот сюжет - мировая история, и эта тема - смысл человеческой жизни» - пишет Д. С. Лихачев.

Древняя русская литература - эпос, рассказывающий историю вселенной и историю Руси.

Ни одно из произведений Древней Руси - переводное или оригинальное не стоит обособленно. Все они дополняют друг друга в создаваемой ими картине мира. Каждый рассказ - законченное целое, и вместе с тем он связан с другими. Это только одна из глав истории мира.

Принятие древней языческой Русью христианства в конце X столетия было актом величайшего прогрессивного значения. Благодаря христианству Русь приобщилась к передовой культуре Византии и вошла в качестве равноправной христианской суверенной державы в семью европейских народов, стала «знаемой и ведомой» во всех концах земли, как говорил первый известный нам древнерусский ритор и публицист митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» (середина XI в.).

Большую роль в распространении христианской культуры сыграли возникавшие и растущие монастыри. В них создавались первые школы, воспитывались уважение и любовь к книге, «книжному учению и почитанию», создавались книгохранилища-библиотеки, велось летописание, переписывались переводные сборники нравоучительных, философских произведений. Здесь создавался и окружался ореолом благочестивой легенды идеал русского инока - подвижника, посвятившего себя служению богу, то есть нравственному совершенствованию, освобождению от низменных порочных страстей, служению высокой идее гражданского долга, добра, справедливости, общественного блага. Этот идеал находил конкретное воплощение в житийной (агиографической) литературе. Житие стало одной из самых популяризируемых на Руси массовых форм пропаганды нового христианского, нравственного идеала. Жития читались в церкви во время богослужения, внедрялись в практику индивидуального чтения, как монахов, так и мирян.

Древняя Русь унаследовала от Византии богатые, широко разработанные традиции агиографии. К X в. там прочно сложились определенные каноны различных типов житий: мученических, исповеднических, святительских, преподобнических, житий столпников и «Христа ради» юродивых.

Мученическое житие состояло из ряда эпизодов, описывающих самые невероятные физические мучения, которым подвергался герой-христианин языческим правителем, полководцем. Все истязания мученик претерпевал, проявляя силу воли, терпение и выносливость, верность идее. И хотя он в конце концов погибал, но одерживал моральную победу над мучителем-язычником.

Из переводных мученических житий на Руси большую популярность приобрело житие Георгия Победоносца. На Руси Георгий стал почитаться как покровитель земледельцев, святой воин-защитник мирного труда ратаев. В связи с этим его мучения в житии отходят на второй план, а главное место занимает изображение воинского подвига: победы над змеем - символом язычества, насилия, зла. «Чудо Георгия о змие» в древнерусской литературе и иконографии было необычайно популярным в период борьбы русского народа со степными кочевниками, иноземными захватчиками. Изображение Георгия, поражающего копьем змея- дракона, стало гербом-эмблемой города Москвы.

В центре исповеднического жития - миссионер-проповедник христианского вероучения. Он бесстрашно вступает в борьбу с язычниками, претерпевает гонения, мучения, но в конце концов добивается поставленной цели: обращает язычников в христианство.

Близко к исповедническому житию стоит святительское. Его герой - церковный иерарх (митрополит, епископ). Он не только учит и наставляет свою паству, но и оберегает ее от ересей, козней дьявола.

Из византийских святительских житий широкую известность получило на Руси житие Николы Мирликийского. Никола Милостивый выступал в роли заступника за неправедно гонимых и осужденных, помощника бедняков, он был избавителем из плена, покровителем плавающих и путешествующих; он прекращал бури морские, спасал утопающих. О его многочисленных чудесах слагались легенды. Согласно одной из них, Никола в отличие от Касьяна не побоялся испачкать своих светлых одежд и помог попавшему в беду мужику. За это он получил поощрение бога, «Так и поступай впредь, Никола, помогай мужику,- говорит ему бог. - И за это тебе два раза в году будут праздновать, а тебе Касьян - только раз в четыре года» (29 февраля). По народному поверью, Касьянов год (год високосный) считался дурным, несчастливым.

Жизнеописанию монаха, обычно основателя монастыря или его игумена, посвящалось преподобническое житие. Герой происходил, как правило, от благочестивых родителей и с момента своего рождения строго соблюдал посты, чуждаясь детских игр; быстро овладевал грамотой и придавался чтению божественных книг, уединяясь, размышлял о бренности жизни; отказывался от брака, уходил в пустынные места, становился монахом и основывал там обитель; собирал вокруг себя братию, наставлял ее; преодолевал различные бесовские искушения: злокознённые бесы являлись святому в облике диких зверей, разбойников, блудниц и т. п; предсказывал день и час своей кончины и благочестиво умирал; после смерти тело ею оставалось нетленным, а мощи оказывались чудотворными, даруя исцеление недужным. Таковы, например, жития Антония Великого, Саввы Освященного.

К типу преподобнического жития близко стоят жития столпников. Отвергая «лежащий во зле» мир, столпники затворялись в «столпах» - башнях, разрывали все земные связи и посвящали себя всецело молитве. Таково, например, житие Симеона Столпника.

Низшую ступень в иерархии святых занимали юродивые. Они жили в миру, на городских площадях, рынках, ночуя с нищими на папертях церквей или под открытым небом вместе с бездомными собаками. Они, пренебрегали одеждой, гремели цепями-веригами, выставляя напоказ свои язвы. Их поведение внешне было нелепо, алогично, но скрывало глубокий смысл. Юродивые бесстрашно обличали сильных мира сего, совершали внешне святотатственные поступки, терпеливо сносили побои и насмешки. Таково, например, житие Андрея Юродивого.

Все эти типы житий, прийдя из Византии на Русь, приобрели здесь свои особые самобытные черты, ярко отражая своеобразие общественной, политической и культурной жизни средневековья.

Мученическое житие не получило на Руси широкого распространения, ибо новая христианская религия насаждалась сверху, то есть правительством великого князя. Поэтому сама возможность конфликта правителя-язычника и мученика-христианина исключалась. Правда, функции христианских мучеников приняли на себя князья Борис и Глеб, злодейски убитые братом Святополком в 1015 г. Но своей гибелью Борис и Глеб утверждали торжество идеи родового старшинства, столь необходимой в системе княжеского престолонаследия. «Сказание о Борисе и Глебе» осуждало княжеские распри, крамолы, губящие Русскую землю.

Реальную почву тип мученического жития обрёл в период нашествия и господства монголо-татарских завоевателей. Борьба с дикими ордами степных кочевников осмыслялась как борьба христиан с погаными, то есть язычниками. Как высокий патриотический подвиг оценивалось поведение в Орде черниговского князя Михаила («Сказание о Михаиле Черниговском»). Русский князь и его боярин Федор отказываются выполнить требование нечестивого царя Батыя: пройти сквозь очистительный огонь и поклониться кусту. Для них совершение этого языческого обряда равносильно измене родине, и они предпочитают смерть.

Стойко и мужественно ведет себя в Орде тверской князь Михаил Ярославич, зверски убитый клевретами хана в 1318 г.

Новую трактовку тип мученического жития получает на Руси в XVI в. : мученического венца удостаиваются жертвы кровавого террора Ивана Грозного.

Широкое распространение получило и преподобническое житие. Самым ранним оригинальным произведением данного типа является «Житие Феодосия Печерского», написанное в конце XI в. Нестором.

Киево-Печерский монастырь, основанный в середине XI столетия, сыграл большую роль в развитии культуры древнерусского государства. В монастыре создавалась первая русская летопись, получившая название «Повести временных лет», он поставлял во многие города Древней Руси иерархов церкви, в его стенах протекала литературная деятельность ряда выдающихся писателей, в том числе Никона Великого и Нестора. Имя игумена и одного из основателей монастыря Феодосия, умершего в 1074 г. , пользовалось особым уважением и почитанием.

Цель жития - создать «похваление» герою, прославить красоту его деяний. Подчеркивая истинность, достоверность излагаемых фактов, Нестор постоянно ссылается на рассказы «самовидцев»: келаря монастыря Федора, монаха Илариона, игумена Павла, возницы, везшего Феодосия из Киева в монастырь, и др. Эти устные рассказы, бытовавшие среди монастырской братии и окутывавшие живой человеческий образ дымкой творимой благочестивой легенды, и составляют основу «Жития Феодосия Печерского».

Задача Нестора как писателя состояла в том, чтобы не только записать эти рассказы, но и литературно их обработать, создать образ идеального героя, который «собою вьсемь образ дая», то есть служил бы примером и образцом для подражания.

Во временной последовательности «по ряду» изложенных событий, связанных с жизнью и деяниями Феодосия и его наиболее выдающихся сподвижников, не трудно обнаружить следы своеобразной монастырской устной летописи, вехами которой являются основание монастыря, строительство соборной церкви и деяния игуменов: Варлаама, Феодосия, Стефана, Никона Великого.

Большое место в житии занимает эпизод, связанный с борьбой отрока Феодосия с матерью. Как сообщает Нестор, он написан на основе рассказа матери будущего игумена. Стремление сына княжеского тиуна (сборщика налогов) «поубожиться», то есть неукоснительно выполнять нормы христианской морали, во всем следуя и подражая Христу, встречает резкое сопротивление матери Феодосия и всех окружающих. Мать, благочестивая христианка, всячески старается отвратить сына от намерения посвятить себя богу: не только лаской, уговорами, но и жестокими мерами наказания и даже истязаниями, Ведь одеваясь в «худые» одежды, трудясь в поле вместе с рабами, пекарем, Феодосии позорит в глазах общества не только себя, но и свой род. Подобное же отношение вызывает в обществе и поведение сына боярина Иоанна. Все это свидетельствует о том, что «иноческий чин» не встречал на первых порах уважения и поддержки со стороны правящих кругов раннефеодального общества. Характерно, что и Владимир Мономах в своем «Поучении» не рекомендует детям идти в монахи.

Об отношении к монахам простого трудового люда свидетельствует в житии эпизод с возницей. Приняв знаменитого игумена за простого черноризца, возница предлагает ему пересесть на козлы, поскольку он, возница, устал от постоянного труда, а монахи проводят свою жизнь в праздности.

Этой точке зрения Нестор противопоставляет в житии изображение трудов Феодосия и окружающей его братии, которые пребывают в постоянных заботах и «своими руками делают дело». Сам игумен подает инокам пример исключительного трудолюбия. Он носит воду из реки, колет дрова, мелет по ночам жито, прядет пряжу для переплетения книг, ранее всех приходит в церковь и последним покидает ее. Предаваясь аскезе, Феодосий не моется, носит на теле власяницу, он спит «на ребрах своих», облекается в «свиту худу».

«Худость ризная» печерского игумена противопоставляется Нестором чистоте его жития, светлости души. «Светлость души» позволяет Феодосию стать не только учителем и наставником братии, но и нравственным судьей князей. Он заставляет князя Изяслава считаться с правилами и нормами монастырского устава, вступает в открытый конфликт со Святославом, незаконно захватившим великокняжеский стол и изгнавшим Изяслава. Печерский игумен отказывается от княжеского приглашения на обед, не желая «причаститися брашна того испълнь суща кръви и убийства». Он обличает князя-узурпатора в речах, которые вызывают у Святослава ярость и намерение заточить строптивого монаха. Лишь после длительных уговоров братии удается примирить Феодосия с великим князем. Правда, Святослав вначале принимает у себя игумена без должного почтения. Феодосий присутствует на княжеском пиру, скромно сидя на краю стола, потупив очи долу, ибо более желанными гостями княжеского пира являются скоморохи, увеселяющие князя. И только когда Феодосий пригрозил Святославу небесными карами («то ли еще будет на том свете»), князь приказал скоморохам прекратить свои игры и стал с большим уважением относиться к игумену. В знак окончательного примирения с монастырем Святослав дарует ему землю («свое поле»), где начинается строительство каменной монастырской церкви, основанию которой сам князь «начаток копанию положи».

Большое место в житии отводится изображению хозяйственной деятельности игумена. Правда, появление новых припасов в монастырских кладовых, денег «на потребу братии» Нестор изображает как проявление божией милости, якобы оказанной монастырю по молитве преподобного.

Однако под мистической оболочкой чуда нетрудно обнаружить характер реальных взаимоотношений монастыря с мирянами, за счет приношений которых и пополняются казна и кладовые обители.

Как типично средневековому подвижнику Феодосию случается вступать в борьбу с бесами. Они являются то в обличии скоморохов, то черного пса, порой незримо творят мелкие пакости: рассыпают в пекарне муку, проливают хлебную закваску, не дают есть скотине, поселившись в хлеву.

Таким образом, традиционный канон жития наполняется Нестором рядом конкретных реалий монастырского и княжеского быта.

«Житие Феодосия Печерского», написанное Нестором, явилось, в свою очередь, образцом, определившим дальнейшее развитие преподобнического жития в древнерусской литературе.

Опираясь на этот образец, строит «Житие Авраамия Смоленского» Ефрем (первая треть XIII в.). В произведении нашла своеобразное отражение духовная жизнь одного из крупных политических и культурных центров Северо-Западной Руси - Смоленска в конце XII -начале XIII в.

Перед читателем предстает незаурядная личность образованного, ученого монаха. В пригородном Смоленском монастыре, в селе Селище он создает скрипторий, руководя работой многих писцов. Сам Авраамий не ограничивается чтением Писания, творений отцов церкви, его привлекают «глубинные книги», то есть произведения апокрифические, которые официальная церковь включала в индексы ложных, «отреченных книг». Ученые занятия Авраамия вызывают зависть и негодование игумена и монахов. В течение пяти лет он терпеливо сносит бесчестье и поношение братии, но в конце концов вынужден покипуть монастырь в Селище и переселиться в город, в монастырь Честного креста.

Здесь Авраамий выступает в роли искусного учителя-проповедника, «протолкователя» Писания. В чем состояла суть этого «протолкования», Ефрем не сообщает, подчеркивая только, что проповеди ученого монаха привлекли внимание всего города. При этом Ефрем обращает снимание еще на одну сторону деятельности Авраамия - он искусный живописец.

Популярность и успех у горожан талантливой личности «оскорбляет самолюбивую посредственность», и невежественные попы и монахи обвиняют Авраамия в ереси.

Весьма показательно, что на защиту Авраамия выступили смоленский князь и вельможи, его покровителями стали смоленский епископ Игнатий и преемник епископа Лазарь.

Прославляя подвиг «терпения» Авраамия, Ефрем приводит многочисленные аналогии из житий Иоанна Златоуста, Саввы Освященного. Он активно вмешивается в ход повествования, дает свою оценку поведения героя и его гонителей в риторико-публи-цистических отступлениях. Ефрем резко обличает невежд, принимающих сан священства, рассуждает о том, что никому нельзя прожить своей жизни без напастей, невзгод, а преодолеть их можно только терпением. Только терпение позволяет человеку провести корабль своей души сквозь волны и бури моря житейского. В заключающей житие похвале Ефрем славит не только Авраамия, но и родной город Смоленск.

В XV в. в Смоленске на основе устных преданий создается еще одно примечательное произведение - «Повесть о Меркурии Смоленском», прославляющая героический подвиг русского бесстрашного юноши, пожертвовавшего своей жизнью ради спасения родного города от полчищ Батыя в 1238 г.

Традиции агиографии Киевской Руси продолжались не только на северо-западе, но и на северо-востоке - во Владимиро-Суздальском княжестве. Примером тому служили религиозные и исторические легенды: сказания о Владимирской иконе богоматери, о просветителе Ростовской земли епископе Леонтии.

С Ростовом связано и предание о царевиче ордынском Петре, племяннике хана Берке, принявшем христианство, поселившемся на Ростовской земле, пожалованной ему местным князем, и основавшем там монастырь. В основе предания, вероятно, лежит семейная хроника, повествующая не только о Петре, но и о его потомках, сыновьях и внуках. Повесть ярко отражает характер взаимоотношений Золотой Орды и Руси в XV в. Так, например, согласно преданию, предком Бориса Годунова был выходец из Орды князь Чет, основавший якобы Ипатьевский монастырь близ Костромы.

«Повесть о Петре, царевиче Ордынском» дает представление о характере тех земельных тяжб, которые пришлось вести потомкам Петра с удельными ростовскими князьями.

Новый этап развития древнерусской агиографии связан с великокняжеской Москвой, с деятельностью талантливого писателя конца XIV - начала XV в. Епифания Премудрого. Его перу принадлежат два выдающихся произведения древнерусской литературы - жития Стефана Пермского и Сергия Радонежского, ярко отразившие подъем национального самосознания русского народа, связанный с борьбой против золотоордынского ига.

И Стефан Пермский, и Сергий Радонежский являют собою образец стойкости, целеустремлённости. Все их помыслы и поступки определяются интересами родины, благом общественным и государственным.

Сын устюжского соборного клирика Стефан заранее, целеустремленно готовит себя к будущей миссионерской деятельности в Пермском крае. Обучившись пермскому языку, он создает пермскую азбуку-грамоту и переводит на этот язык русские книги. После этого Стефан идет в далекую Пермскую землю, поселяется среди язычников и воздействует на них не только живым словом, но и примером собственного поведения. Стефан срубает «прокудливую березу», которой поклонялись язычники, вступает в борьбу с волхвом (шаманом) Памом. На глазах собравшейся большой толпы язычников Стефан посрамляет своего противника: он предлагает Паму вместе войти в бушующее пламя огромного костра и выйти из него, войти в ледяную прорубь и выйти из другой, расположенной далеко от первой. От всех этих испытаний Пам категорически отказывается, и пермяки воочию убеждаются в бессилии своего волхва, они готовы растерзать его. Однако Стефан успокаивает разъяренную толпу, сохраняет жизнь Паму и только изгоняет его. Так побеждают сила воли, убежденность, выдержка, гуманизм Стефана, и язычники принимают христианство.

В качестве идеала нового церковного деятеля Епифаний Премудрый изображает Сергия Радонежского (умер в 1392 г.).

Подробно и обстоятельно излагает Епифаний факты биографии Сергия. Сын разорившегося ростовского боярина, переселившегося в Радонеж (теперь поселок Городок в двух километрах от станции Хотьково Ярославской железной дороги), Варфоломей-Сергий становится монахом, затем основателем Троицкого монастыря (ныне город Загорск), который в политической и культурной жизни образующегося централизованного Русского государства сыграл не меньшую роль, чем Киево-Печерский монастырь в жизни Киевской Руси. Троицкий монастырь был школой нравственного воспитания, в которой сформировались миросозерцание и талант гениального Андрея Рублева, самого Епифания Премудрого, многих других иноков и мирян.

Всей своей деятельностью игумен Троицкого монастыря содействует упрочению политического авторитета Московского князя как главы Русского государства, содействует прекращению княжеских усобиц, благословляет Дмитрия Ивановича на ратный подвиг борьбы с полчищами Мамая.

Епифаний раскрывает характер Сергия путем контрастного сопоставления его с братом Стефаном. Последний отказывается жить с Сергием в пустынном месте, вдали от больших дорог, куда не привозят никаких съестных припасов, где все приходится делать своими руками. Он уходит из Троицкого монастыря в Москву, в Симонов монастырь.

Противопоставлен Сергий и современным ему монахам и священникам, сребролюбивым и тщеславным. Когда митрополит Алексей незадолго до своей кончины предлагает Сергию стать его преемником, троицкий игумен решительно отказывается, заявив, что он никогда не был и не будет «златоносцём».

На примере жизни Сергия Епифаний утверждал, что путь нравственного преобразования и воспитания общества лежит через совершенствование отдельной личности.

Стиль произведений Епифання Премудрого отличается пышной риторикой, «добрословием». Сам он называет его «плетением словес». Этому стилю присуще широкое употребление метафор-символов, уподоблений, сравнений, синонимических эпитетов (до 20-25 при одном определяемом слове). Много внимания уделяется характеристике психологических состояний персонажей, их «мысленным» монологам. Большое место в житии отводится плачам, похвале-панегирику. Риторическо-панегирический стиль житий Епифания Премудрого служил важным художественным средством пропаганды нравственных и политических идей формирующегося вокруг Москвы государства.

С политической и культурной жизнью Новгорода XII-XV вв. неразрывно связана новгородская агиография. Здесь создаются жития местных подвижников-небесных покровителей вольного города: Варлаама Хутыиского, архиепископов Иоанна, Моисея, Евфимия II, Михаила Клопского. Эти жития по-своему отражают своеобразие жизни боярской феодальной республики, взаимоотношения духовной и светской власти, отдельные стороны бытового и общественного уклада города.

Наиболее интересными и значительными произведениями новгородской литературы XV в. являются сказания, связанные с именем архиепископа Иоанна (1168-1183). Он один из центральных героев «Сказания о знамении от иконы Богородицы», повествующего о чудесном избавлении Новгорода от суздальцев в 1169 г. Основная мысль сказания в том, что Новгород находится якобы под непосредственной защитой и покровительством богоматери и всякие попытки великокняжеской Москвы посягнуть на вольный город будут пресечены небесными силами.

«Повесть о путешествии новгородского архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим» ставит своей целью прославить знаменитого святителя. При этом ее фантастический, занимательный сюжет вскрывает реальные черты быта и нравов князей церкви, В. основе его лежит типично средневековый мотив борьбы праведника с бесом и бесовскими искушениями. Святитель не только заключает в сосуде пытавшегося его смутить беса, но и заставляет лукавого искусителя свозить его за единую ночь в Иерусалим и привезти назад в Новгород.

Поведение архиепископа становится предметом всенародного обсуждения на вече, которое решает, что пастырю, ведущему столь непотребную жизнь, не место на святительском престоле. Новгородцы изгоняют Иоанна, посадив его на плот. Однако по молитве святителя плот поплыл против течения Волхова. Тем самым святость и невиновность пастыря доказана, бес посрамлен, а новгородцы раскаиваются в своем поступке и молят Иоанна о прощении.

Занимательность сюжета, живость изложения привлекли внимание к «Повести о путешествии новгородского архиепископа Иоанна на бесе в Иерусалим» великого русского поэта А. С. Пушкина, начавшего в Лицее писать поэму «Монах», и Н. В. Гоголя, использовавшего мотив поездки героя на бесе в повести «Ночь перед рождеством».

Оригинальным произведением новгородской литературы XV в. является «Повесть о житии Михаила Клопского», ярко отражающая своеобразие политической жизни городской боярской республики незадолго до окончательного присоединения Новгорода к Москве.

В первой половине XVI в. в Москве создается «Повесть о Луке Колодском», написанная на основе предания о явлении в 1413 г. на реке Колоче чудотворной иконы богоматери. Однако церковная легенда отступает в повести на второй план, а главное место в ней отводится судьбе крестьянина Луки, нашедшего в лесу чудотворную икону и нажившего на этом огромное богатство за счет «доброхотных даяний» верующих. «Даяний» хватает не только на строительство храма. «Простой поселянин» Лука из собранных у народа средств создает себе хоромы и начинает соперничать в богатстве с можайским князем Андреем Дмитриевичем. И только после того как Лука был основательно помят выпущенным по его приказу из клетки медведем, он, пережив страх смерти, покаялся и, отказавшись от своих богатств, стал монахом основанного князем Колочского монастыря. Отражение сюжета данного предания мы находим в стихотворении И. А. Некрасова «Влас».

Высота нравственных идеалов, поэтичность житийных сказаний неоднократно привлекали к ним внимание русских писателей XVIII-XIX вв. Средством пропаганды передовых просветительских идеалов становится житие в произведении А. Н. Радищева «Житие Федора Васильевича Ушакова». Писатель-революционер увидел в своей судьбе черты сходства с судьбой Филарета Милостивого, житие которого он и обработал.

А. И. Герцен в житиях находил «божественные примеры самоотвержения», а в их героях - страстное, одержимое служение идее, К житию Феодоры обращается он в своей ранней романтической повести «Легенда». В зрелые годы Герцен сопоставлял с героями житийной литературы дворянских революционеров - декабристов, называя их «воинами-подвижниками, вышедшими сознательно на явную гибель, чтобы разбудить к новой жизни молодое поколение и очистить детей, рожденных в среде палачества и раболепия».

«Нашу русскую настоящую поэзию» увидел в житийной литературе Л. Н. Толстой. Его привлекала нравственная и психологическая сторона древнерусских произведений, поэтичность их изложения, места «наивно художественные». В 70-80-е гг. прошлого столетия сборники житийных произведений - Прологи и Минеи - становятся его любимым чтением. «Исключая чудеса, смотря на них как на фабулу, выражающую мысль, чтение это открывало мне смысл жизни»,- писал Л. Н. Толстой в «Исповеди». Писатель приходит к выводу, что так называемые святые - это обыкновенные люди. «Таких святых, чтобы они были совсем особенные от других людей, таких, тела которых оставались бы нетленными, которые творили бы чудеса и т. п. , никогда не было и не может быть»,- отмечал он.

Историческими народными идеалами считал Феодосия Печенского и Сергия Радонежского Ф. М. Достоевский. В романе «Братья Карамазовы» он создает «величавую положительную фигуру» русского инока - старца Зосимы, опровергая индивидуалистический анархический «бунт» Ивана Карамазова. «Взял я лицо и фигуру из древнерусских иноков и святителей,- писал Достоевский,- при глубоком смирении надежды беспредельные, наивные о будущем России, о нравственном и даже политическом ее предназначении. Св. Сергий, Петр и Алексей митрополиты разве не имели всегда в этом смысле России в виду?»

К типу «народной интеллигенции» относил русских подвижников Г. И. Успенский. В цикле очерков «Власть земли» он отмечал, что эта интеллигенция вносила «божескую правду» в народную среду. «Она поднимала слабого, беспомощно брошенного бессердечною природой на произвол судьбы; она помогала, и всегда делом, против слишком жестокого напора зоологической правды; она не давала этой правде слишком много простора,полагала ей пределы. тип ее был тип божия угодника. Нет, наш народный угодник хоть и отказывается от мирских забот, но живет только для мира. Он мирской работник, он постоянно в толпе, в народе, и не разглагольствует, а делает в самом деле дело».

Древнерусская агиография органически входила в творческое сознание и такого замечательного и до сих пор по-настоящему неоценимого писателя, как И. С. Лесков.

Постигая тайны русского национального характера, он обращался к сказаниям.

К этим книгам писатель подходил как к литературным произведениям, отмечая в них «картины, каких не выдумаешь». Лескова поражали «ясность, простота, неотразимость» рассказа, «сужекты лиц».

Создавая характеры «праведников» - «положительные типы русских людей», Лесков показывал тернистый путь исканий русским человеком нравственного идеала. Своими произведениями Лесков показал, как «великолепна русская природа и прекрасны русские люди».

Идеалы нравственной духовной красоты русского человека вырабатывались нашей литературой на протяжении всего почти тысячелетнего ее развития. Древнерусская литература создала характеры стойких духом, чистых душой подвижников, посвятивших свои жизни служению людям, общественному благу. Они дополняли народный идеал богатыря - защитника рубежей Русской земли, выработанный народной эпической поэзией.

Изучив поэтику отдельных произведений древнерусской литературы, можно сделать вывод об особенностях жанра жития. Житие - жанр древнерусской литературы, описывающий жизнь святого.

В данном жанре существуют разные агиографические типы:

Житие-мартирия (рассказа о мученической смерти святого)

Монашеское житие (рассказ о всем жизненном пути праведника, творимых им чудесах и т. д.)

Очень важен для жанра монашеского жития момент чуда, откровения (способность к учению – божий дар). Именно чудо вносит движение и развитие в биографию святого.

Жанр жития постепенно претерпевает изменения. Авторы отходят от канонов, впуская в литературу дыхание жизни, решаются на литературный вымысел («Жития Михаила Клопского»), говорят на простом «мужицком» языке («Житие протопопа Аввакума»).

Древнерусская литература развивалась, складывалась вместе с ростом общей образованности общества. Древнерусские авторы донесли до современных читателей свои взгляды на жизнь, размышления о смысле власти и общества, роли религии, поделились своим жизненным опытом. Новую жизнь произведения древнерусской литературы обрели в наши дни. Они служат могучим средством патриотического воспитания, вселяют чувство национальной гордости, веры в неистребимость созидательной, жизненной силы, энергии, нравственной красоты русского народа, неоднократно спасавшего страны Европы от варварского нашествия.

ВведениеОсновнаячасть… 3

1. КнязьВладимир… 3

2. Борис и Глеб…5

3. Сергий Радонежский…9

Заключение… 11

Список использованнойлитературы… 11

Введение

Каждому обществу как икаждому человеку необходим светлый духовный идеал. Особенно остро обществонуждается в нем в эпоху, смутного времени,. Что же служит нам, русским людямэтим духовным идеалом, духовным стержнем, той силой, которая на протяжениицелого тысячелетия сплачивала Русь перед лицом нашествий, смут, войн и другихглобальных катаклизмов?

Несомненно что такойсвязующей силой является православие, но не в том виде в каком оно пришло наРусь из Византии, а в том какой оно приобрело на Русской земле, с учетомнациональных, политических и социально-экономических особенностей Древней Руси.Византийское православие пришло на Русь имея уже сформировавшийся пантеонхристианских святых, к примеру таких как Николай-чудотворец, Иоанн-креститель идругих, глубоко почитаемых и поныне. К 11веку христианство на Руси делалотолько первые шаги и для многих простых людей того времени еще не являлосьисточником веры. Ведь чтобы признать святость пришлых святых нужно было оченьглубоко уверовать, проникнуться духом православной веры. Совсем другое дело,когда перед глазами есть пример в лице своего же, русского человека, иногдадаже простолюдина, совершающего святое подвижничество. Тут уж уверует самыйскептически настроенный по отношению к христианству человек. Таким образом кконцу 11века начинает формироваться чисто русский пантеон святых, почитаемых ипоныне наравне с общехристианскими святыми.

Взяться за написаниеработы по данной теме меня заставил интерес к этому отрезку времени русскойистории, интерес к исторической роли Русской Православной Церкви а так женекоторая непопулярность этой темы среди студенчества(за исключением разве чтостудентов духовной семинарии). Кроме того данная тема как никогда актуальна внаше переходное время когда многие говорят о православных идеалах и ценностях,зачастую их не придерживаясь, когда делается упор лишь на видимую сторонупоклонения Богу, и когда многие из нас живут не по тем заповедям которые леглив основу христианства.

Основная часть

Бурная русская историявыдвинула много ярких, неординарных личностей.

Некоторые из нихблагодаря своей подвижнической деятельности на ниве православия, благодарясвоей праведной жизни или деяний в результате которых имя России обрело величиеи уважение, были удостоены благодарной памяти потомков и канонизированы РусскойПравославной Церковью.

Какие это были люди,русские святые? Каков был их вклад в историю? Каковы были их деяния?

Князь Владимир

Особое место как врусской истории, так и среди святых канонизированых Русской ПравославнойЦерковью занимает князь Владимир (?-1015 сын князя Святослава, князьНовгородский (с 969г.), великий князь Киевский (с 980г.), в Русских былинахполучивший прозвище, Красное Солнышко,. Чем же примечателен этот князь и какон занял свое место в пантеоне русских святых?

Чтобы ответить на этивопросы следует проанализировать ситуацию сложившуюся в Киевской Руси к концу10 началу 11 веков. При жизни князь Святослав передал киевский престол сынуЯрополку, другой сын Олег стал древлянским князем, а Владимира отправил вНовгород.

В 972 году - со смертьюкнязя Святослава между его сыновьями вспыхнула междоусобица. Все началось стого что киевский воевода по сути стал инициатором похода на древлян, которыйзакончился победой киевлян и смертью древлянского князя Олега. При отступлениион упал в крепостной ров и был затоптан своими же дружинниками. Узнав об этихсобытиях князь Владимир собирает наемников-скандинавов, убивает своего братаЯрополка и захватывает киевский престол. Если Ярополк отличалсяверотерпимостью, то Владимир на момент завоевания власти был убежденнымязычником. После победы над братом в 980 году, Владимир устроил в Киевеязыческое капище с идолами особо почитаемых языческих богов, таких как Перун,Хорс, Даждьбог, Стрибог и других. В честь богов устраивались игрища и кровавыежертвоприношения с человеческими жертвами.И сталВладимир княжить в Киеве один, - говорит летопись, - и поставил кумиры на холмеза теремным двором: деревянного Перуна с серебрянной головой и золотыми усами, затем Хорса,Даждьбога, Стирбога, Симаргла и Мокоша. И приносили им жертвы, называя ихбогами… И осквернилась кровью земля Русская и холм тот" (под 980 год). Не только приближенныекнязя но и многие горожане относились к этому одобрительно. И вот буквальночерез несколько лет после вокняжения в Киеве, в 988-989 годах, Владимирпринимает христианство сам, а так же обращает в него и своих подданых. Но какубежденный язычник вдруг уверовал в Христа? Вряд ли он руководствовался толькопониманием государственной пользы христианства.

Возможно это было вызвано раскаянием всовершенных злодеяниях, усталостью от разгульной жизни. Митрополит Киевский Иларион, монах Иаков и летописецпреподобный Нестор (XI век)назвали причины личного обращения князя Владимирак христианской вере, согласно указав на действие призывающей благодати Божией.

В«Слове о Законе и Благодати» святитель Иларион, МитрополитКиевский, пишет о князе Владимире: «Пришло на него посещение Вышнего,призрело на него Всемилостивое око Благого Бога, и воссиял в сердце его разум.Он уразумел суету идольского заблуждения и взыскал Единого Бога, сотворившеговсе видимое и не видимое. А особенно всегда он слышал о православной,христолюбивой и сильной верою земле греческой… Слыша все это, возгорелся ондухом и возжелал сердцем он быть христианином и обратить всю Землю вхристианство.»

В то же время Владимир как умный правительпонимал, что державе состоящей из отдельных, вечно враждуюших между собойкняжеств нужна какая-то сверхъидея, которая сплотит русских людей и удержиткнязей от междоусобиц. С другой стороны в отношениях с христианскимигосударствами языческая страна оказывалась неравноправным партнером, с чемВладимир был не согласен.

Относительновопроса о времени и месте Крещения князя Владимира есть несколько версий.Согласно общепринятому мнению, князь Владимир принял крещение в 998 году вКорсуни (греческий Херсонес в Крыму); по второй версии князь Владимиркрестилсяв 987 год у в Киеве, а по третьей - в 987 году в Василеве(недалеко от Киева,теперь г. Васильков). Наиболее достоверной видимо стоит признать вторую, так какмонах Иаков и преподобный Нестор согласно указывают на 987 год; монах Иаковговорит, что князь Владимир п осле крещения жил 28 лет (1015-28=987), а такжечто на третий год по Крещении (т.е. в 989 году) совершил поход на Корсунь ивзял его; летописец преподобный Нестор говорит, что князь Владимир крестился влето 6495-е от сотворения мира, что соответствует 987 году от РождестваХристова (6695-5508=987). Итак решив принять христианство Владимир захватывает Херсонес ипосылает гонцов к византийскому императору Василию Второму с требованием отдатьему в жены сестру императора Анну. В противном случае угрожая подступить кКонстантинополю. Владимир было лестно породниться с одним из могущественныхимператорских домов и наряду с принятием христианства это был мудрый шагнаправленный на укрепление государства. Киевляне и жители южных и западныхгородов Руси отнеслись к крещению спокойно, чего нельзя сказать о северных ивосточных русских землях. К примеру для покорения новгородцев дажепотребовалась целая военная экспедиция киевлян. Христианская религиярассматривалась новгородцами как попытка ущемления древней исконной автономиисеверных и восточных земель.

В их глазах Владимир казалсяотступником, поправшим исконные вольности.

Прежде всего князь Владимир крестил 12своих сыновей и многих бояр. Он приказал уничтожить всех идолов, главного идола- Перуна сбросить в Днепр, а духовенству проповедовать в городе новую веру.

В назначенный день произошло массовоекрещение киевлян у места впадения в Днепр реки Почайны.«На следующий жедень, - говорит летописец, - вышел Владимир с попами царицыными и корсунскимина Днепр, и сошлось там людей без числа. Вошди в воду и стояли там одни до шеи,другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, ауже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была виднарадость на небе и на земле по поводу стольких спасаемыхдуш… Люди же,крестившись расходились по домам. Владимир же был рад, что познал бога и людиего, посмотрел на небо и сказал: „Христос Бог, сотворивший небо и землю!Взгляни на новых людей этих и дай им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, какпознали Тебя христианские страны. Утверди в них правую и неуклонную веру и мнепомоги, Господи, против диавола, да одолею козни его, надеясь на Тебя и на Твоюсилу.“

Это важнейшее событие совершилось,согласно летописной хронологии, принимаемой некоторыми исследователями, в 988году, по мнению других - в 989-990 годах.Вслед за Киевом постепеннохристианство приходит в другие города Киевской Руси: Чернигов, Новгород,Ростов, Владимир-Волынский, Полоцк, Туров, Тмутаракань, где создаются епархии.При князе Владимире подавляющее большинство русского населения приняло христианскую веру и Киевская Русь стала христианской страной. Крещение Русисоздало необходимые условия для образования Русской Православной Церкви. ИзВизантии прибыли епископы во главе с Митрополитом, а из Болгарии священники,привезшие с собой богослужебные книги на славянском языке; строилисьхрамы, открывались училища для подготовки духовенства из русской среды.

Летопись сообщает (под 988 год), чтокнязь Владимир „приказал рубить церкви и ставить их по тем местам, гдераньше стояли кумиры. И поставил церковь во имя святого Василия на холме, гдестоял идол Перуна и другие и где творили им требы князь и люди. И по другимгородам стали ставить церкви и определить в них попов и приводить людей наКрещение по всем городам и селам“.С помощью греческих мастеров в Киеве былпостроен величественный каменный храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы(Десятинный) и перенесены в него святые мощи равноапостольной княгини Ольги.Храм этот символизировал собой истинный триумф христианства в Киевской Руси ивещественно олицетворял собою „духовную Русскую Церковь“.

Многие распоряжения Владимира, призванныеукрепить христианство были проникнутыязыческим духом. Первое время Владимир пытался воплотить христианский идеал,отказался от применения уголовных наказаний, прощал разбойников, раздавалпитание неимущим. Заслуга Владимира в том, что он посредством принятияхристианства поставил Киевскую Русь в один ряд с могущественными европейскимигосударствами а так же создал условия для сотрудничества Руси с другими христианскиминародами. Русская церковь стала объединяющей силой для жителей разных земельтак как многонациональное государство каким в те времена была Русь, моглоразвиваться не на основе национальной, а на основе религиозной идеи. Православиепринесло с собой на Русь множество достижений Византии, таких как каменноезодчество, иконопись, фрески, летописание, школа и переписка книг. Благодарясовокупности этих факторов Русь вошла в сообщество цивилизованных государств,что послужило толчком к духовному и культурному развитию Руси на рубеже10-11веков. При Владимире были сооружены оборонительные рубежи по рекам Десна,Осетр, Трубеж, Сула и другим, заново укреплен и застроен каменными зданиямиКиев. После своей смерти князь Владимир был канонизирован Русской ПравославнойЦерковью. День его памяти отмечается 15 июля.

Борис и Глеб

Одними из первых русских князей, канонизированых РусскойПравославной Церковью, стали любимые сыновья Владимира, князья Борис Ростовскийи Глеб Муромский, получившие при крещении имена Роман и Давид и при нявшие в1015 году мученическую смерть от своего брата Святополка, заслужившего своимпоступком прозвище, Окаянный,. Братоубийство без сомнения является страшнымгрехом, одним из первых грехов человечества (вспомним библейских братьев Каинаи Авеля). Неужели на Руси до того времени не было братоубийц вроде Святополка иубиенных как Борис и Глеб? Да конечно же были. Грех братоубийства лежал и насамом князе Владимире, убившем в 979 году своего брата Ярополка во время борьбыза киевский престол. С точки зрения христианства Владимиру это былопростительно, как никак язычник, темный человек, тем более что последующиедеяния Владимира приведшие Русь к христианству как бы искупили все его грехисовершенные князем в бытность его язычником. Почему же именно Борис и Глебподверглись канонизации? Может дело в их княжеском происхождении?

Ведь князьям все-таки легче попасть в Историючем простому человеку, у них несомненно были летописцы, способные письменнозафиксировать деяния братьев.

Житиясвятых страстотерпцев Бориса и Глеба дошли до наших дней благодаря печерскиммонахам-летописцам Иакову и Нестору. У Нестора о братьях сказано так: , Как двеяркие звезды посреди тёмных облаков сияли два святых брата, в числе всехдвенадцати сыновей Владимировых; всех отпустил он в данные им уделы, но их,как более любимых, при себе удержал, ибо Глеб был ещё в детском возрасте,блаженный же Борис, хотя и возмужал, но неохотно расставался с ним родитель. Отюных лет исполнен был Борис благодати Божией, и чтение божественных книг былолюбимым его занятием. Наиболее любил он жития святых мучеников, как быпредчувствуя собственную участь, и, читая их, со слезами молился Господу:«Владыко мой,Иисусе Христе, сподоби и меня в числе Твоих угодников, даруй мне ходить постопам их, да не вознесётся мысль моя суетою мира сего, но просветится сердцемоё разумением заповедей Твоих; не лиши и меня того дара, которого сподобил отвека угодивших Тебе, ибо Ты Бог истинный, помиловал нас и извел от тьмы ксвету». Так часто он взывал к Богу, а Святой Глеб, сидя при брате своём, внималусердно чтению и с ним вместе молился, ибо неразлучен был с блаженным братомсвоим, непрестанно от него поучаясь, и хотя ещё был в детском возрасте, но ужесозрел его разум; по примеру родительскому, миловал он сирот и вдовиц, так каквидел, что нищелюбивый отец его не только принимал убогих на княжеском дворесвоём, но и посылал искать их по домам и развозить пищу болящим, которые самине могли прийти,. Cвятополкопасался, что после смерти отца Киевский стол в обход старшинства достанетсяБорису как одному из любимых сыновей Владимира.

В 1015 году великий князь Киевский умирает.Услышав о смерти родителя Святополк прискакал в Киев из Вышгорода и сел накняжеский престол.

В это время Борис возвращался после успешногопохода на печенегов,

когда его настигла весть о кончине отца иводворении на Киевском пре столе брата

Святополка. Но он еще не знал что брат его Глебуже был вынужден бежать от козней Святополка. Из летописей Нетора мы видим какотнесся к этим событиям Борис: , Зарыдал Борис и, проливая потоки слез,помолился Богу об упокоении отца своего в лоне праведных. «Увы мне, - восклицалон, - отче мой, к кому прибегну и от кого напитаюсь добрым учением, для чего небыло меня тут, когда закатился свет очей твоих, чтобы, по крайней мере,сподобился целовать священные седины твои и своими руками погребсти честноетело твоё! Хотел бы я обратиться к брату моему Святополку, если ещё неосуетился мирским величием. Не буду, однако, ему противиться, пойду к брату искажу ему: «Ты мне брат старейший, будь мне отцом и господином!» Лучше будумучеником Богу моему, нежели восставать на брата; увижу, по крайней мере, лицобрата моего меньшого, присного мне Глеба: воля Господня да будет!»

Таким образом мы видим, что князь Борисбеспрекословно признал законность княжения Святополка. Но Святополк ужеокончательно для себя решил избавится от братьев, поэтому он ночью скачет всвою вотчину в Вышгород, собирает верных ему людей и приказывает им убитьБориса.

C одной стороны поступокСвятополка кажется немного нелогичным; зачем казалось бы убивать того ктоприсягнул тебе на верность? С другой стороны Святополк прекрасно понимал чтовремена меняются и тот кто сегодня лоялен к

тебе завтра может заявить свои права на княжескийпрестол, а конкуренты не нужны никому. Из этого вывод: хорошийконкурент-мертвый конкурент.

Итак верные люди доложили Борису о готовящемсяна него покушении но блаженный не хотел им верить: «Может ли это быть,- говорилон,- или не знаете вы, что я меньший брат и не противен старшему?» Дня дваспустя пришли к нему другие вестники, говоря, что и брат его Глеб уже бежал изКиева; но святой князь спокойно отвечал: «Благословен Бог, я же не убегу и неудалюсь от места сего, ибо не хочу быть противником брату моему старейшему; нокак угодно будет Богу, так и исполнится! Лучше мне здесь умереть, чем на чужойстороне». Вопреки всякой логике Борис распускает свою дружину численностьюоколо 8 тысяч воинов и идет навстречу своим убийцам. Вот что ответил Борис на предложениедружинников

идти с ним на Киев и изгнать оттуда Святополка:« Нет,братья мои, нет, отцы мои, да не будет сего, не прогневайте Господа и братамоего, чтобы и против вас не воздвиг крамолы. Лучше мне одному погибнуть,нежели погубить с собою столько душ; не смею противиться старшему брату своемуи не могу избежать суда Божиего, но молю вас, братья, разойдитесь по домам, а япойду к брату моему и паду к ногам его, а он, видя меня, умилосердится и неумертвит, уверившись в моей покорности».

Борис послал одного из своих слуг к брату сословом мира, но Святополк, удержав у себя посланного, поспешил выслать убийц набрата. Борис, видя, что не возвращается посланный, сам поднялся в путь, чтобыидти к брату; дорогою встретились ему ещё верные люди, которые спешилипредупредить князя, что Святополк уже послал против него убийц и что ониблизко. На берегу Альты Борис велел поставить уединённый шатёр и там осталсяждать своей участи, окружённый только одними своими отроками. Далее чтобыкартина убийства была более ясной обратимся к летописям: «Они же как дикиезвери устремились на святого и вонзили в него свои копья. Один из предстоявшихотроков бросился на князя своего, чтобы закрыть его телом своим, убийцы и егопронзили и, думая, что князь уже мёртв, вышли из шатра; но блаженный, вскочив содра, ещё имел довольно силы, чтобы выйти из-под шатра; поднял он к небу руки ивознёс пламенную молитву, благодаря Господа, что сподобил его, недостойного,быть общником страдания Сына Его, пришедшего в мир спасти человеков: «Послан ия был отцом моим оградить людей его от врагов их, и вот я ныне уязвлён рабамиотца моего! Но, Господи, отпусти им грех их и меня упокой со святыми Твоими,ибо в Твои руки ныне предаю дух мой».

Не умилились жестокосердные трогательною молитвоюкнязя своего, который о них молился Господу; один из них, ещё более жестокий,ударил его мечом в сердце; пал на землю Борис, но ещё не испустил дух. Вокругего избили много отроков; с любимого же отрока его, Георгия, родом венгра,который искал спасти его, прикрыв своим телом, хотели сорвать золотую гривну,дарованную ему князем, и чтобы скорее снять гривну, отсекли ему голову.Окаянные обернули тело блаженного Бориса в тот самый шатёр, в котором совершилиубийство, и ещё дышащего повезли в Вышгород, и между тем послали с вестью кСвятополку о совершённом убийстве. Но Святополк, услышав от вестников, что ещёдышит брат его, послал двух варяг навстречу, чтобы довершить убийство его, иодин из них пронзил его мечом в сердце; так скончался блаженный на двадцатьвосьмом году возраста своего, мая в 24-й день, приняв венец от Христа Бога справедными. Его повезли в Вышгород и положили до времени в церкви СвятогоВасилия.

Закономерный финал; человек всю своюсознательную жизнь стремившийся совершить подвиг мученичества и подготовивший кнему своего младшего брата, достиг своей заветной цели. Трезвым умом святыхпонять невозможно, да этого и не требуется, для этого существует Божийпромысел. А что же Глеб?

Неизвестно, где находился в это время юныйкнязь, без сомнения, уже в своей Муромской области, ибо в летописи сказано, чтокак только услышал горькую весть эту, немедленно сел на коня и поспешил с малойдружиною на Волгу; но дорогою споткнулся под ним конь, и князь сломал себеногу. С трудом достиг он Смоленска и оттуда хотел спуститься по Днепру к Киеву,но, на устье Смядыни, пришёл к нему другой, более правдивый вестник изНовгорода от брата Ярослава, «Не ходи в Киев, - послал сказать ему Ярослав, - ибо отец нашскончался, а брат наш Борис убиен от Святополка». Глеб же ответил на это так:«О присный брат и владыка! Если получил ты дерзновение у Бога, моли о сёмсиротстве и унынии, чтобы я сподобился с тобою жить, но не в этом суетномсвете».

То есть очевидно что Глеб был внутренне готовсовершить поступок брата И вот приспели по Днепру посланные от Святополкаубийцы. Издали увидев ладью, юный Глеб поплыл к ней, не подозревая ниченозлого. Напраснослуги князя предостерегали его, чтобы не отдавался в руки вражьи; подобноБорису, но Глеб не хотел ссоры с братом и всю свою дружину высадил на берег,желая лучше один за всех погибнуть, потому как не ожидал такого бесчеловечия отбрата. Обрадовалисьубийцы, когда увидели ладью Глеба и как только поравнялись с ней, вместообычного привета притянули к себе крюками ладью и перескочили в неё из своихсудов с обнажёнными мечами. Тогда понял Глеб ту жестокую участь, которая его ожидала ноещё думал жалостными мольбами умилостивить злодеев. «Не убивайте меня, братьямои,- воскликнул он,- какую обиду нанёс я брату моему или вам? Если же естьобида, ведите меня к князю вашему и моему, пощадите юность мою, не пожинайтеколоса, ещё не созревшего; если и жаждете моей крови, то не всегда ли я в рукахваших?» Когдаюный Глеб умолял убийц пощадить его, их вождь Горисер подал знак сидевшему закнязем, повару, по имени Торчин, чтобы заколол он своего князя; и, подняв нож,слуга перерезал горло Глебу.

Сразу же могила страстотерпцев в храмеСв.Василия в Вышгороде ознаменовалась многими чудесами. После того как церковьсгорела, могилы были вскрыты и все удивились нетленным телам угодников. Гробыбыли перенесены в малую храмину бывшую при церкви. Старейшина города имелхромого сына, у которого была скорчена нога и не мог он иначе ходить, как надеревянной опоре. Приходил часто отрок ко гробу чудотворцев и молил их обисцелении; однажы ночью явились ему оба страстотерпца Роман и Давид и сказали:«Что вопиешь к нам?»; когда он показал им свою сухую ногу, они трижды ееперекрестили. Проснувшись отрок почувствовал себя исцелённым и поведал всем о чудесномсвоём видении. Вследза тем другое чудо ознаменовало святость мучеников: слепой человек, пришедшийна их гроб, припал к священной раке, прилагая к ней свои глаза, и внезапнопрозрел. Обо всех чудесах было сообщено князю Ярославу и посоветовавшись смитрополитом Иоанном решил соорудить церковь во имя страстотерпцев и установитьдень празднования их памяти. За год был воздвигнут пятиглавый храм, богатоукрашеный изнутри иконами. Мощи святых были внесены в храм и 24 июля, денькончины князя Бориса был назначен для празднования памяти обоих святых братьев.

Можно смело утверждать что причинаканонизации Бориса и Глеба не в том что они пали жертвами братоубийства а в томкак они приняли свою смерть. Они приняли ее со смирением и верой как еепринимали первые христиане. Их вера оказалась сильнее страха смерти. Мнекажется что это была даже не вера в обыденном ее понимании а какая тоодержимость верой какую мы можем встретить в наше время разве что уфанатиков-мусульман. Борис и Глеб показали всем православным что только вераможет преодолеть самые трудные испытания ниспосланные нам судьбой.

Кроме того по канонам христианства мученичествоявляется великим подвигом. В основе самой христианской религии лежит подвигмученичества совершенный Иисусом Христом.Исторический парадокс: сыновьяравноапостольного князя Владимира крестителя Руси становятся первыми русскимимучениками, то есть мучениками по канонам той самой веры которую принес на Русьсам Владимир. В связи с этим можно вспомнить гонения на христиан во временаримского императора Нерона, вот откуда можно черпать примеры мученичества заверу! Князья Борис и Глеб были справедливо канонизированы именно благодарясвоему подвигу мученичества, невероятной силе духа и глубокой вере в Господа.

Сергий Радонежский

Еще одной грандиозной фигурой в истории Русскогогосударства и в истории Русской Православной Церкви является преподобный СергийРадонежский, в миру Варфоломей Кириллович (1321-1392), ставший замечательнойфигурой русского возрождения, духовным отцом объединительной и национальноосвободительной политики которую проводил князь Дмитрий Донской.

ПреподобныйСергий родился в семье ростовского боярина Кирилла. Некое чудо свершилось доего рождения. Когда ребенок еще был в утробе матери, однажды в воскресенье егомать вошла в церковь во время пения святой литургии, стояла с другими женщинамив притворе, когда должны были приступить к чтению Евангелия и все стояли молча,младенец начал кричать в утробе матери. Перед тем, как начали петь херувимскуюпеснь, младенец начал вторично кричать. Когда же иерей возгласил: „Вонмем,святая святым!“ - младенец в третий раз закричал. Когда наступил сороковойдень после его рождения, родители принесли ребенка в церковь Иерей окрестил егоименем Варфоломей. Отец и мать рассказали иерею, как их сын, еще в утробематери, в церкви три раза прокричал: „Не знаем, что означает это“.

Иерей сказал:»Радуйтесь, ибо будет ребенок сосуд избранный Бога, обитель и слуга СвятойТроицы". В отличие от братьев ему тяжело давалась грамота и он с детстваискал уединения. Печалились родители его,огорчался учитель. Книжное учение он получил скажем, так, от Бога, Когда он послан был отцом своим искать скот, онувидел некоего черноризца на поле под дубом стоящего и молящегося. Когда кончилмолиться старец, он обратился к Варфоломею: «Что хочешь, чадо?»Варфоломей сказал: «Душа желает знать грамоту. Учусь я грамоте, но не могуее одолеть. Святой Отче, помолись, чтобы смог я научиться грамоте». Иответил ему старец: «О грамоте, чадо, не скорби: с сего дня дарует тебеГосподь знание грамоты». С того часа он хорошо знал грамоту.

Отец Варфоломея владелимением в Ростовской области, но к концу жизни впал в бедность. Причиной этомупослужили его частые хождения с князем в Орду, татарские набеги и дани инаконец последней каплей довершившей разорение было усмирение Ростова ИваномКалитой жестоко подавившим антиордынское восстание. После этих событий семьепришлось переселить ся в городок Радонеж

Московского княжества. Сыновья Кирилла, Стефан и Петр, женились;Варфоломей, не захотел жениться, а стремился к иноческой жизни.

Решив стать монахом,Варфоломей передал свою долю наследства младшему брату и упросил старшего братаСтефана чтобы тот пошел с ним искать пустынное место пригодное для основаниямонастыря.

Наконец пришли в одно пустынное место, в чащелеса, где была и вода.

И, начали они своими руками рубить лес и носитьбревна выбранное место Сначала братья соорудили келью и срубили небольшуюцерковку Oсвящена была церковь воимя святой Троицы. 1342 год считается годом основания монастыря.

В это же время Варфоломей захотел принятьмонашеское пострижение и поэтому призвал к себе в пустыньку священникакоторыйпостриг его месяца октября в седьмой день, на память святых мучениковСергия и Вакха. И дано было имя ему в монашестве Сергий. Постепенно в монастырьстали стекаться люди, желающие разделить с Сергием тяготы монастырской жизни. В1353 году преподобный Сергий стал игуменом монастыря. Сергий обладал редкимсочетанием таких качеств, как знатность происхождения, нестяжательство,религиозность и трудолюбие.

Во времена княжения Ивана Красного возлемонастыря начали селиться люди, построили села и засеяли поля. Монастырь началприобретать широкую популярность. Постепенно стараниями Сергия монастырь началпревращаться в один из главных центров русской православной культуры.

Число учеников умножалось, и чем больше ихстановилось, тем больше они вносили вкладов в монастырь. Монастырь сталзначительной фигурой имеющей собственный политический вес с которым вынужденыбыли считаться даже великие московские князья. Сергий никогда не прекращалблаготворительности и служителям обители наказал, нищим и странникам даватьприют и помогать нуждающимся. Монастырь так же служил перевалочной базой дляпроходящих русских войск.

Из монастырских запасов кормились крестьяне ипрочий люд в годы неурожаев и стихийных бедствий.

В 1374году Сергий становится доверенным лицоммосковских князей, являясь одним из духовников Дмитрия Ивановича Донского икрестным отцом его сыновей. Почему же именно Сергий занял столь ответственный иважный пост? Несомненно, что государственный деятель такого масштаба каким былДмитрий, задумав освободиться от татарского ига нуждался в мудром наставнике,ведь для того чтобы Руси освободится от многовекового рабства необходимабылаконцентрация не только военной но и духовной силы. Закономерно что два великихчеловека своей эпохи объединили свои силы в трудную для своей родины годину.Дмитрий понимал что только глубокая вера в победу может поднять русский народ наборьбу против Орды и олицетворением этой веры несомненно являлясь фигура СергияРадонежского.В 1380 году Сергий напутствовал князя такими словами:«Следует тебе, господин, заботиться о порученном тебе Богом славномхристианском стаде. Иди против безбожных, и если Бог поможет тебе, ты победишьи невредимым в свое отечество с великой честью вернешься». Дмитрийответил:, Если мне бог поможет, отче, поставлю монастырь в честь пресвятойБогоматери, Дальнейшие события приведшиек разгрому Орды на Куликовом поле нам известны из истории.

Также известно что в 1385году преподобный Сергий ездил с дипломатической миссией вРязань, успешно справившись с предотвращением войны между Москвой и Новгородом.Примиряя русских князей, Сергий способствовал объединению русского государства.

Умер преподобный 25 сентября 1392 года и был похоронен в основанном иммонастыре и канонизирован Русской Православной Церковью. В апреле 1919 года во времяборьбы с религиозным сознанием масс, мощи Сергия были публично вскрыты но какни удивительно оставлены на месте.

Заслуга Сергия в том, что он как значительнаяфигура своего времени, внес немалый вклад в процесс освобождения Руси отмонголо-татарского ига и объединения государства. Историк Р.Г.Скрынников всвязис этим отметил: , Церкви Никогда бы неудалось приобрести исключительную власть над умами если бы среди ее деятелей непоявились подвижники не щадя живота своего служившие идее.

Однимиз таких подвижников был Сергий.

Сергийсумел создать и развить новый для русских земель 14века типмонастырей-общежительных, опиравшихся не на подаяние а на собственнуюхозяйственную деятельность, что привело к образованию богатой и влиятельноймонашеской корпорации.

Заключение

К сожалению в данной работепросто невозможно составить исторический портрет всех русских святых тоговремени. Поэтому в качестве персонажей для своей работы я выбрал по моемумнению наиболее ярких исторических личностей, вклад которых в политическую,духовную и культурную жизнь Руси был наиболее весомым. Русские святые этонеотъемлемая часть истории России, можно сказать лучшая ее часть. Если бы небыло научно-исторических трудов, историю можно было бы изучать по житиямрусских святых, ибо каждый из них является величайшим представителем своегонарода и той эпохи, которая его востребовала.

Список литературы

Клибанов А.И. , Духовнаякультура средневековой Руси, M. 1995

Карташев А.Н. , Очерки поистории Русской церкви в 2-х томах, M. 1990

ФедотовГ.П. , Святые Древней Руси, M. 1991

ШахмагоновФ.Ф. Греков И.Б. , Мир Истории, M. 1988

Житиярусских святых. 1000 лет русской святости. Собрала монахиня Таисия.Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991

МосковскийПсихолого-Социальный

Институт

Факультет экономики иправа

РефератПо дисциплине ИсторияОтечества

На тему, Святые Древней Руси,

Студента 1 курса

Кулика Евгения

Глава 1. Борис и Глеб – святые страстотерпцы. Глава 2. Преподобный Феодосий Печерский Глава 3. Святые Киево-Печерского патерика Глава 4. Преподобный Авраамий Смоленский Глава 5. Святые князья Глава 6. Святители Глава 7. Святитель Стефан Пермский Глава 8. Преподобный Сергий Радонежский Глава 9. Северная Фиваида Глава 10. Преподобный Нил Сорский Глава 11. Преподобный Иосиф Волоцкий Глава 12. Трагедия древнерусской святости Глава 13. Юродивые Глава 14. Святые миряне и их жены Глава 15. Легендарные мотивы в русских житиях Заключение Указатель литературы Библиография

Почему сегодня для нас так важна эта книга? Прежде всего, она напоминает нам о тех нравственных идеалах, на которых воспитывалось не одно поколение наших предков. Миф об отсталости Древней Руси давно развеян учеными, но по-прежнему продолжает корениться в сознании огромного числа наших соотечественников. Мы уже поняли высоту древнерусского ремесла, порой уже недостижимую для нас, начинаем понимать и значение древнерусской музыки и литературы.

Я рад тому, что пропаганда древнерусской музыки ширится, и она находит все больше поклонников. С древнерусской литературой дело обстоит сложнее. Во-первых, упал уровень культуры. Во-вторых, предельно затруднен доступ к первоисточникам. Предпринятое отделом древнерусской литературы Пушкинского дома издание «Памятников литературы Древней Руси» пока не способно удовлетворить растущие запросы читателей из-за небольшого тиража. Именно поэтому издательство «Наука» готовит двадцатитомное издание «Памятников» двухсоттысячным тиражом. Нам еще предстоит узнать и постичь все величие древнерусской литературы.

Чем же для нас ценно издание книги Георгия Федотова? Оно вводит нас в особый и почти забытый мир древнерусской святости. Нравственное начало всегда было необходимо в общественной жизни. Нравственность в конечном счете едина во все века и для всех людей. Честность, добросовестность в труде, любовь к Родине, презрение к материальным благам и в то же время забота об общественном хозяйстве, правдолюбие, общественная активность – всему этому учат нас жития.

Читая старую литературу, мы должны помнить, что и старое не устаревает, если к нему обращаться с поправкой на время, на иные общественные условия. Взгляд историка никогда не должен оставлять нас, иначе мы ничего не поймем в культуре и лишим себя величайших ценностей, которые вдохновляли наших предков.

Академик Д. С. Лихачев

Протоиерей Александр Мень. Возвращение к истокам

Его справедливо сравнивали с Чаадаевым и Герценом. Как и они, Георгий Петрович Федотов (1886–1951) был историком-мыслителем и публицистом европейского и мирового масштаба, как и они, обладал даром облекать свои идеи в блестящую литературную форму.

Как и к ним, к Федотову можно приложить древнее изречение: «Нет пророка в своем отечестве». Подобно Чаадаеву, он подвергался атакам со стороны самых разных идейных лагерей и, подобно Герцену, умер на чужбине.

Но в отличие от Герцена, он не проходил через болезненные кризисы, не знал трагических разочарований и разладов. Даже отказавшись от каких-либо взглядов, этот на удивление гармоничный человек всегда сохранял из них то, что считал подлинным и ценным.

При жизни Федотов не стал, как Чаадаев и Герцен, человеком-легендой. Россию он покинул, еще не получив известности, а эмигрантскую среду слишком раздирали страсти, чтобы она по достоинству смогла оценить спокойную, независимую, кристально-ясную мысль историка. Умер Федотов в сталинскую эпоху, когда сам факт эмигрантства неизбежно вычеркивал человека, будь он писатель или художник, философ или ученый, из отечественного наследия.

Между тем внутренне Федотов всегда оставался в России. С ней были его помыслы и когда он работал во Франции, и когда уехал за океан. Он много и напряженно думал над ее судьбами, изучал ее прошлое и настоящее. Писал, вооружившись скальпелем строго исторического анализа и критики, обходя подводные камни мифов и предрассудков. Не метался из крайности в крайность, хотя и знал, что немногие среди окружающих захотят понять его и принять.

Федотов внимательно следил за событиями, происходившими на родине и, как правило, давал им глубокие и точные оценки. Но больше всего он сделал для изучения русской истории. Минувшее не было для него самоцелью. В его трудах повсюду видна осознанная направленность: постигнуть душу Древней Руси, увидеть в ее святых конкретно-национальное воплощение общехристианского мирового идеала и проследить его судьбы в последующих веках. В частности, его глубоко волновала трагедия российской интеллигенции, и он стремился уяснить, что она сохранила, а что утратила из исконной духовности христианства. Как и его друг известный философ Николай Бердяев (1874–1948), Федотов считал политическую свободу и свободное творчество неотъемлемой частью культурного созидания.

История давала Федотову пищу для широких обобщений. Взгляды его в целом сложились еще до эмиграции. Известный отечественный ученый Владимир Топоров с полным основанием считает Федотова представителем русского философского возрождения, «которое дало России и миру много славных и очень разных имен и оказало большое влияние на духовную культуру всего XX века» . Но среди них Федотов занимает особое место. Его собственной осевой темой было то, что принято называть «философией культуры» или «богословием культуры». И тему эту он развивал на материале русской истории.

Сегодня, вскоре после знаменательного юбилея тысячелетия Крещения Руси, Федотов наконец возвращается домой.

Встречу наших читателей с ним, с одной из главных книг его жизни можно считать настоящим праздником отечественной культуры.

Истоки Федотова – на Волге. Он родился в Саратове 1 октября 1886 г., через несколько месяцев после смерти Александра Николаевича Островского, обессмертившего мир провинциальных городов Поволжья. Отец историка был чиновником при губернаторе. Он умер, когда Георгию было одиннадцать лет. Мать, в прошлом учительница музыки, вынуждена была тянуть троих сыновей собственными силами (пенсия была невелика). И все же ей удалось дать Георгию гимназическое образование. Он учился в Воронеже, жил в интернате на казенный счет. Глубоко страдал в угнетающей атмосфере общежития. Именно тогда, будучи гимназистом, Федотов проникся убеждением, что «больше так жить нельзя», что общество нуждается в радикальных преобразованиях. Ответ на наболевшие вопросы он сначала, казалось, нашел в идеях шестидесятников, народников, а к концу курса уже обратился к марксизму и социал-демократии. В этих новых для России доктринах его больше всего привлекал пафос свободы, социальной справедливости. И много позже, найдя собственный путь, Федотов не изменил своей приверженности демократическому духу.

Будущего ученого и мыслителя со школьных лет отличала органическая цельность и какая-то просветленность натуры. Протест против социальных недугов не заразил его душу озлобленностью. Физически слабый, отстававший от сверстников в их развлечениях, Георгий не терзался, как теперь говорят, «комплексами», был открыт, доброжелателен, отзывчив. Быть может, здесь сыграли роль его блестящие способности.

Но вот в 1904 г. гимназия позади. Нужно выбирать жизненное поприще. Восемнадцатилетний юноша, считающий себя социал-демократом, исходит не из собственных интересов и вкусов, а из потребностей рабочего класса, которому он решил посвятить себя. Он приезжает в Петербург и поступает в технологический институт.

Но учиться ему пришлось недолго. Революционные события 1905 г. прерывают лекции. Федотов возвращается в Саратов. Там он принимает участие в митингах, в деятельности подпольных кружков. Вскоре его арестовывают и приговаривают к ссылке. Благодаря хлопотам деда-полицмейстера, вместо отправки в Сибирь Федотова высылают в Германию, в Пруссию.

Там он продолжает контактировать с социал-демократами, подвергается высылке из Пруссии, два года учится в Йенском университете. Но в его взглядах уже наметились первые перемены. Он начинает сомневаться в незыблемости атеизма и приходит к выводу, что найти верный курс для социальных преобразований невозможно без серьезного знания истории.

Вот почему, вернувшись в 1908 г. в Петербург, Федотов поступает на историко-филологический факультет.

Связи с кругами революционеров остаются, но в центре для Федотова отныне наука: история, социология.

С учителем Федотову повезло. Им стал крупнейший русский специалист по средним векам Иван Михайлович Гревс (1860–1941). На лекциях и семинарах Гревса Федотов не только изучал памятники и события прошлого, но и учился понимать смысл живой преемственности в истории народов и эпох. Это была школа, в значительной мере определившая культурологию Федотова.

Однако вновь учеба прерывается при драматических обстоятельствах. В 1910 г. в саратовском доме Федотова полиция обнаружила прокламации, привезенные из Петербурга. Собственно сам Георгий Петрович не имел к делу прямого отношения: он лишь исполнил просьбу знакомых, но теперь он понял, что его снова ждет арест, и поспешно уехал в Италию. И все же университетский курс он окончил. Сначала приехал в Петербург по чужим документам, затем сам заявил о себе полиции, был выслан в Ригу и, наконец, сдал экзамены.

Его назначают приват-доцентом университета по кафедре средних веков, но из-за нехватки студентов Федотову приходится работать в Петербургской публичной библиотеке.

Там он сблизился с историком, богословом и общественным деятелем Антоном Владимировичем Карташевым (1875–1960), который к тому времени уже проделал сложный путь от «неохристианства» Д. С. Мережковского к православному мировоззрению. Карташев помог Федотову окончательно укрепиться на почве духовных идеалов христианства. Для молодого ученого это вовсе не означало сжечь то, чему он поклонялся. Став сознательным и убежденным христианином, он ни на йоту не изменил своей преданности свободе, демократии, культурному строительству. Напротив, в Евангелии он нашел «оправдание» достоинства личности, вечные основы творчества и социального служения. Поэтому, как пишет его биограф, Федотов увидел в первой мировой войне не только бедствие, но и «борьбу за свободу в союзе с западными демократиями» . Октябрьскую революцию он расценил как «великую», сравнимую лишь с английской и французской . Но с самого начала его тревожила возможность ее перерождения в «личную тиранию». Исторический опыт давал повод к довольно пессимистическим прогнозам.

Впрочем, начиная с военных лет Федотов отдаляется от общественной деятельности и целиком уходит в научную работу. В Петрограде он сближается с писавшим «в стол» христианским мыслителем Александром Мейером (1876–1939) и его религиозно-философским кружком. Кружок не примыкал к политической оппозиции, а ставил своей целью сохранять и развивать духовные сокровища русской и мировой культуры. Вначале направленность этого сообщества была несколько аморфной, но постепенно большинство его членов вошло в ограду Церкви. Таков был и путь самого Федотова, и до последнего дня жизни на родине он был связан с Мейером и его единомышленниками, участвовал в их журнале «Свободные голоса», просуществовавшем всего один год (1918).

Как и многим деятелям культуры, Федотову пришлось испытать трудности голодных и холодных лет времен гражданской войны. Защитить диссертацию он не смог. Продолжал работать в библиотеке. Перенес тиф. После женитьбы в 1919 г. он должен был изыскивать новые средства к существованию. И именно тогда Федотову была предложена кафедра средних веков в Саратове. Осенью 1920 г. он приехал в родной город.

Разумеется, он не мог рассчитывать, что в эту грозную эпоху студентов будет интересовать медиевистика. Но некоторые его курсы и беседы на религиозно-философские темы собирали огромную аудиторию. Вскоре, однако, Федотов убедился, что университет поставлен в жесткие цензурные условия. Это вынудило его в 1922 г. покинуть Саратов. Печальным фактом остается то, что многие, подобные Федотову, честные и принципиальные люди невольно становились аутсайдерами. Их все чаще оттесняли приспособленцы, быстро усваивавшие новый «революционный» жаргон. Начиналась эпоха великого русского исхода, когда страна теряла многих выдающихся деятелей.

Несколько лет Федотов пытался найти свое место в сложившихся условиях. В 1925 г. он печатает первую свою книгу «Абеляр» о знаменитом средневековом философе и теологе. Но статью о Данте цензура уже не пропустила.

Угасал ленинский нэп, ощутимо менялась общая атмосфера в стране. Федотов понимал, что события принимают тот зловещий оборот, который он давно предвидел. Он был чужд монархизма и реставраторства. «Правые» так и остались для него носителями темной косной стихии. Однако, будучи историком, он очень рано сумел оценить реальную ситуацию. Позднее, уже за рубежом, он дал точную и взвешенную оценку сталинщине. В 1937 г. он с иронией писал об эмигрантах, которые мечтали об «избавлении от большевиков», тогда, как уже «не «они» правят Россией. Не они, а он». Одним из симптомов политической метаморфозы, совершившейся при Сталине, Федотов считал разгон Общества старых большевиков. «Казалось бы, – замечает историк, – в Обществе старых большевиков нет места троцкистам по самому определению. Троцкий – старый меньшевик, лишь в Октябрьскую революцию вошедший в партию Ленина; роспуск этой безвластной, но влиятельной организации показывает, что удар наносит Сталин именно традиции Ленина» .

Словом, нетрудно понять, какие мотивы руководили Федотовым, когда он принял решение уехать на Запад. Пойти на этот шаг ему было нелегко, тем более, что А. Мейер и друзья по религиозно-философскому кружку были против эмиграции. И все же Федотов не стал откладывать. В сентябре 1925 г. он выехал в Германию, имея при себе удостоверение, позволявшее ему работать за границей по средним векам. Что ждало его, не поступи он так, мы можем догадаться по участи Мейера. Через четыре года после отъезда Федотова члены кружка были арестованы, а Мейер приговорен к расстрелу, от которого его спасло лишь заступничество старого друга – А. Енукидзе. Остаток жизни философ провел в лагерях и ссылках. Его труды были изданы в Париже почти через сорок лет после его смерти.

Итак, для Федотова начался новый период жизни, жизни русского изгнанника.

Недолгая попытка устроиться в Берлине; тщетные усилия найти себе место в парижской медиевистике; первые выступления в прессе с очерками о русской интеллигенции; идейная конфронтация с различными эмигрантскими течениями. В конце концов судьба его определяется приглашением в Богословский институт, недавно основанный в Париже митрополитом Евлогием (Георгиевским). Там уже преподают его старые друзья – Антон Карташев и Сергей Безобразов, впоследствии епископ и переводчик Нового Завета.

Вначале он, естественно, читает историю западных исповеданий и латинский язык, это была его стихия. Но вскоре освободилась кафедра агиологии, то есть изучения житий святых, и Федотов вошел в новую для него область, ставшую с тех пор главным призванием историка.

Лавировать в эмигрантской среде было не просто. Здесь были и монархисты, и аскетически настроенные люди, подозрительно относившиеся к культуре и интеллигенции, и «евразийцы», питавшие надежды на диалог с Советами. Федотов не примкнул ни к одной из этих группировок. Спокойный характер, ум аналитика, верность принципам культурного творчества и демократии не позволяли ему принять какую-либо из радикальных концепций. Ближе всего он сошелся с философом Николаем Бердяевым, публицистом Ильей Фондаминским и монахиней Марией, впоследствии героиней Сопротивления. Участвовал он и в движении русского христианского студенчества, и в экуменической работе, но, как только замечал дух узости, нетерпимости, «охоты на ведьм», то немедленно отходил в сторону, предпочитая оставаться самим собой. Он принимал идею «реставрации» только в одном смысле – как возрождение духовных ценностей.

В 1931 г. «карловчане», церковная группировка, отколовшаяся от Московского патриархата, объявила, что Православная и самодержавие нераздельны. «Карловчане» нападали как на Богословский институт, как и на иерархию в России, испытывавшую в то время давление сталинского пресса. Федотов не мог сочувствовать «карловчанам», считавшим себя «национально мыслящими», не только по нравственным соображениям: он отчетливо сознавал, что Русская Церковь и отечество вошли в новую фазу истории, после которой возврата назад нет. В том же 1931 г. он основал журнал «Новый Град» с широкой культурно-общественной и христианско-демократической платформой. Там он опубликовал множество ярких и глубоких статей, посвященных главным образом актуальным вопросам мировой и русской истории, событиям и спорам тех дней. Вокруг журнала группировались люди, желавшие стать по ту сторону «правого» и «левого»: мать Мария, Бердяев, Федор Степун, Фондаминский, Марина Цветаева, философы Владимир Ильин, литературоведы Константин Мочульский, Юрий Иваск, монах Лев Жилле – француз, ставший православным. Печатался Федотов и в органе Бердяева, знаменитом парижском журнале «Путь».

Однако заветные мысли Федотов наиболее полно выразил в своих исторических трудах. Еще в 1928 г. он выпустил фундаментальную монографию о митрополите Филиппе Московском, который выступал против тирании Ивана Грозного и заплатил жизнью за свое мужество. Тема была выбрана историком не случайно. С одной стороны Федотов хотел показать несправедливость упреков в адрес Русской Церкви, которая якобы всегда отличалась равнодушием к общественной жизни: а с другой – развенчать миф о том, что старая Московская Русь была чуть ли не эталоном религиозно-социального порядка.

Федотов был глубоко убежден, что исконные духовные идеалы православной Руси имеют непреходящее значение и исключительно важны для современности. Он лишь хотел предостеречь от неоправданной ностальгии по далекому прошлому, которое имело как светлые, так и теневые стороны.

«Будем остерегаться, – писал он, – двух ошибок: чрезмерно идеализировать прошлое – и рисовать его сплошь в черном свете. В прошлом, как и в настоящем, шла извечная борьба добрых и темных сил, правды и кривды, но, как и в настоящем, слабость, малодушие преобладали над добром и злом» . Эта «слабость» стала, по словам Федотова, особенно заметна в Московскую эпоху. «Можно отметить, – пишет он, – что примеры мужественных уроков церкви государству, частые в удельно-вечевую эпоху русской истории, становятся реже в столетие московского единодержавия. Церкви легко было учить миролюбию и верности, крестному слову буйных, но слабых князей, мало связанных с землей и раздираемых взаимными усобицами. Но великий князь, а позже царь московский стал «грозным» государем, не любившим «встреч» и не терпевшим противления своей воли» . Тем более знаменательной и привлекательной является, по Федотову, фигура св. Филиппа Московского, не побоявшегося вступить в единоборство с тираном, перед которым трепетали стар и млад.

Подвиг св. Филиппа Федотов рассматривает на фоне патриотической деятельности Русской Церкви. Московский первоиерарх радел о своем отечестве не меньше, чем св. Алексий, духовник князя Дмитрия Донского. Речь идет лишь о различных аспектах патриотизма. Одни иерархи содействовали укреплению великокняжеского престола, перед другими встала иная задача – социально-нравственная. «Св. Филипп, – утверждает историк, – отдал жизнь в борьбе с этим самым государством, в лице царя, показав, что и оно должно подчиниться высшему началу жизни. В свете подвига Филиппова мы понимаем, что не московскому великодержавию служили русские святые, а тому Христову свету, который светился в царстве, – и лишь до тех пор, пока этот свет светился» .

В конфликте митрополита Филиппа с Грозным Федотов увидел столкновение евангельского духа с властью, поправшей все этические и правовые нормы. Оценка историком роли Грозного как бы предвосхищала дискуссии об этом царе, связанные с желанием Сталина превратить его в идеального монарха.

Федотову приходилось вести и полемику с теми, кто под влиянием апокалиптических событий нашего столетия пришли к обесцениванию культуры, истории, творчества. Многим казалось, что мир переживает эпоху заката, что Запад и Россия, пусть и по-разному, идут к своему концу. Понять такие настроения, свойственные не только русской эмиграции, было нетрудно. Ведь действительно, после первой мировой войны началось последовательное разрушение тех институтов и ценностей, которыми жил XIX век. Нужно было изрядное мужество и стойкость, нужна была твердая вера, чтобы преодолеть соблазн «ухода в себя», пассивности, отказа от созидательной работы.

И Федотов этот соблазн преодолел.

Он утверждал ценность труда и культуры как выражения высшей природы человека, его богоподобия. Человек – не машина, а вдохновенный труженик, призванный преобразовывать мир. Сверхприродный импульс действовал в истории с самого ее начала. Он определяет отличие человека от животного. Он освящает не только взлеты сознания, но и повседневное бытие человека. Считать культуру дьявольским изобретением – значит отказаться от человеческого первородства. Высшее начало проявляется и в Аполлоне, и в Дионисе, то есть и в просветленном разуме, и в пламенеющей стихии. «Не желая уступить демонам ни аполлонического Сократа, ни дионисического Эсхила, – писал Федотов, – мы, христиане, можем дать истинные имена божественным силам, действовавшим и, по апостолу Павлу, в дохристианской культуре. Это имена Логоса и Духа. Одно знаменует порядок, стройность, гармонию, другое – вдохновение, восторг, творческий порыв. Оба начала неизбежно присутствуют во всяком деле культуры. И ремесло и труды земледельца невозможны без некоторой творческой радости. Научное познание немыслимо без интуиции, без творческого созерцания. И создание поэта или музыканта предполагает суровый труд, отливающий вдохновение в строгие формы искусства. Но начало Духа преобладает в художественном творчестве, как начало Логоса – в научном познании» .

Существует градация в сферах творчества и культуры, но в целом они имеют высшее происхождение. Отсюда невозможность отбрасывать их, третировать как нечто преходящее, а значит ненужное.

Федотов сознавал, что человеческие деяния всегда могут быть поставлены перед судом Вечности. Но эсхатология не была для него поводом для «недеяния», проповедуемого китайскими даосами. Поясняя свою установку, он приводил эпизод из жизни одного западного святого. Когда тот, будучи семинаристом, играл во дворе в мяч, его спросили: что бы он стал делать, если бы узнал, что скоро конец мира? Ответ был неожиданным: «Я бы продолжал играть в мяч». Иными словами, если игра – это зло, то ее нужно бросить в любом случае; если же нет, то она имеет ценность всегда. Федотов усмотрел в приведенном рассказе своего рода притчу. Смысл ее заключается в том, что труд и творчество важны всегда, независимо от исторической эпохи. В этом он следовал апостолу Павлу, осуждавшему тех, кто бросал работу под предлогом скорого конца мира.

К столетнему юбилею со дня рождения Г. П. Федотова американский русский альманах «Путь» поместил редакционную статью о нем (Нью-Йорк, 1986, № 8–9). Статья называлась «Созидатель богословия культуры». И действительно, из русских мыслителей, наряду с Владимиром Соловьевым, Николаем Бердяевым и Сергеем Булгаковым, Федотов больше всего сделал для глубинного осмысления природы культуры. Корень ее они видят в духовности, в вере, в интуитивном постижении Реальности. Все, что производит культура: религии, искусства, социальные институты – так или иначе восходит к этому первичному источнику. Если психофизические свойства человека – дар природы, то его духовность – дар, обретенный в запредельных измерениях бытия. Этот дар позволяет человеку прорвать жесткий круг естественного детерминизма и создавать новое, небывшее, идти навстречу космическому единству. Какие бы силы ни тормозили это восхождение, оно будет совершаться вопреки всему, реализуя заложенную в нас тайну.

Творчество, по Федотову, имеет личностный характер. Но личность не изолированная единица. Она существует в живых взаимосвязях с окружающими личностями и средой. Так создаются сверхличностные, но индивидуальные облики национальных культур. Принимая их ценность, Федотов стремился увидеть их неповторимые особенности. И в первую очередь эта задача стояла перед ним, когда он изучал истоки русской духовной культуры, стремился найти вселенское в отечественном, и одновременно – национальное воплощение вселенского в конкретной истории России. Такова одна из главных целей книги Федотова «Святые Древней Руси», которая вышла в Париже в 1931 г., издавалась еще дважды: в Нью-Йорке и в Париже – и теперь предлагается нашим читателям.

Написать ее историка побудили не только занятия агиологией в институте, но и стремление найти корни, истоки Святой Руси как особого неповторимого феномена. Он не случайно обратился именно к древним «Житиям». Для Федотова его труд был не «археологией», не исследованием прошлого ради него самого. Именно в допетровские времена сложился, по его мнению, архетип духовной жизни, ставший идеалом для всех последующих поколений. Разумеется, история этого идеала не протекала безоблачно. Он прокладывал себе дорогу в сложных общественных условиях. Во многом судьба его была трагична. Но духовное созидание во всем мире и во все времена было нелегкой задачей и всегда сталкивалось с препятствиями, которые должно было преодолеть.

Книгу Федотова о древнерусских святых можно в чем-то считать уникальной. Конечно, и до него было написано немало исследований и монографий по истории Русской Православной Церкви и ее выдающихся деятелей. Достаточно напомнить труды Филарета Гумилевского, Макария Булгакова, Евгения Голубинского и многих других. Однако Федотов первым дал целостную картину истории русских святых, которая не тонула в деталях и сочетала широкую историософскую перспективу с научной критикой.

Как писал литературовед Юрий Иваск, «Федотов стремился услышать в документах, в памятниках голоса истории. При этом, не искажая фактов и не отбирая их искусственно, он подчеркивал в прошлом то, что могло бы пригодиться для настоящего» . Прежде чем книга увидела свет, Федотов провел тщательную работу по изучению первоисточников и критическому их анализу. Некоторые свои исходные принципы он изложил год спустя в очерке «Православие и историческая критика» . В нем он выступил как против тех, кто считал, что критика источников посягает на церковную традицию, так и тех, кто был склонен к «гиперкритике» и, подобно Голубинскому, оспаривал достоверность почти всех древних свидетельств.

Федотов показал, что вера и критика не только не препятствуют друг другу, но должны друг друга органически дополнять. Вера касается тех вопросов, которые не подлежат суду науки. В этом отношении традиция, предание свободны от выводов критики. Однако критика «вступает в свои права всякий раз, когда предание говорит о факте, о слове или событии, ограниченном в пространстве и времени. Все, что протекает в пространстве и времени, что доступно или было доступно чувственному опыту, может быть предметом не только веры, но и знания. Если наука безмолвствует о тайне Троицы или божественной жизни Христа, то она может дать исчерпывающий ответ о подлинности Константинова дара (некогда признававшегося и на Востоке), о принадлежности произведения тому или иному отцу, об исторической обстановке гонений на или деятельности вселенских соборов» .

Что же касается «гиперкритики», то Федотов подчеркивал, что ею, как правило, руководят не объективные научные соображения, а определенные идейные предпосылки. В частности, таковы скрытые пружины исторического скептицизма, готового с порога все отрицать, отбрасывать, подвергать сомнению. Это, по словам Федотова, скорее даже не скептицизм, а «увлечение собственными, новыми сплошь и рядом, фантастическими конструкциями. В данном случае вместо критицизма уместно говорить о своеобразном догматизме, где догматизируются не традиции, а современные гипотезы» .

Затронул историк и вопрос о чудесах, столь часто встречающихся как в древних «Житиях», так и в Библии . Здесь Федотов также указал на демаркационную линию, проходящую между верой и наукой. «Вопрос о чуде, – писал он, – вопрос порядка религиозного. Ни одна наука – менее других историческая – не может решить вопроса о сверхъестественном или природном характере факта. Историк может лишь констатировать факт, допускающий всегда не одно, а много научных или религиозных объяснений. Он не имеет права устранять факт только потому, что факт выходит из границ его личного или среднего житейского опыта. Признание чуда не есть признание легенды. Легенда характеризуется не простым наличием чудесного, но совокупностью признаков, указывающих на ее народное или литературное, сверхиндивидуальное, существование; отсутствием крепких нитей, связывающих ее с данной действительностью. Чудесное может быть действительным, естественное – легендарным. Пример: чудеса Христовы и основание Рима Ромулом и Ремом. Наивность, верующая в легенды, и рационализм, отрицающий чудо, – одинаково чужды православной исторической науке, – я бы сказал, науке вообще» .

Такой, одновременно критический и связанный с преданием веры, сбалансированный подход был положен Федотовым в основу его книги «Святые Древней Руси».

Рассматривая тему книги Федотова, Владимир Топоров верно подметил, что понятие святости имеет свой источник в дохристианской традиции. В славянском язычестве это понятие связано с таинственным избытком жизненной силы . К этому можно лишь добавить, что термины «святой» и «святость» восходят также к Библии , где они указывают на тесную связь земного человеческого с верховной Тайной божественности. Человек, именуемый «святым», посвящен Богу, несет на себе печать иного мира. В христианском сознании святые – это не просто «добрые», «праведные», «благочестивые» люди, а те, кто были причастны запредельной Реальности. Им во всей полноте присущи черты конкретного человека, вписанного в определенную эпоху. И в то же время они возвышаются над ней, указывая путь в будущее.

В своей книге Федотов прослеживает, как в древнерусской святости формировался особый русский религиозный тин. Хотя генетически он связан с общехристианскими началами и византийским наследием, в нем очень рано появились индивидуальные черты.

Византия дышала воздухом «сакральной торжественности». Несмотря на огромное влияние иноческого аскетизма, она была погружена в пышную красоту священнодействия, отображающего неподвижную вечность. Писания древнего мистика, известного под именем Дионисия Ареопагита , во многом определили миросозерцание, церковность и эстетику Византии. Этический элемент, разумеется, не отрицался, но он нередко отступал на второй план по сравнению с эстетикой – этим зеркалом «небесной иерархии».

Иной характер приобрела христианская духовность на Руси уже в первые же десятилетия после князя Владимира. В лице св. Феодосия Печерского она, сохранив аскетическую традицию Византии, усилила евангельский элемент, который ставил во главу угла действенную любовь, служение людям, милосердие.

Этот первый этап в истории древнерусской святости в эпоху ордынского ига сменяется новым – мистическим. Его воплощает св. Сергий Радонежский. Федотов считает его первым русским мистиком. Он не находит прямых свидетельств о связи основателя Троицкой лавры с афонской школой исихазма, но утверждает их глубокую близость. В исихазме была развита практика духовного самоуглубления, молитвы, преображения личности через ее сокровенное единение с Богом.

В третьем, московском, периоде две первые тенденции приходят в столкновение. Это произошло в силу того, что сторонники социальной активности Церкви, иосифляне, стали опираться на поддержку мощной государственной власти, окрепшей после свержения ордынского ига. Носители аскетического идеала, св. Нил Сорский и «нестяжатели», не отрицали роли социального служения, но они боялись превращения Церкви в богатый и репрессивный институт и поэтому выступали и против монастырского землевладения, и против казней еретиков. В этом конфликте внешне победили иосифляне, но их победа повела к глубокому и затяжному кризису, породившему раскол старообрядчества. А затем наступил иной раскол, потрясший всю русскую культуру, – связанный с реформами Петра.

Эту цепь событий Федотов определил как «трагедию древнерусской святости». Но он же отметил, что, несмотря на все кризисы, изначальный идеал, гармонически сочетавший служение обществу с духовным самоуглублением, не погиб. В том же XVIII веке, когда Церковь оказалась подчиненной жесткому синодальному строю, неожиданно воскрес дух древних подвижников. «Под почвой, – пишет Федотов, – текли благодатные реки. И как раз век Империи, столь, казалось бы, неблагоприятный для оживления русской религиозности, принес возрождение мистической святости. На самом пороге новой эпохи Паисий (Величковский) , ученик православного Востока, находит творения Нила Сорского и завещает их Оптиной пустыни. Еще святитель Тихон Задонский, ученик латинской школы, хранит в своем кротком облике фамильные черты Сергиева дома. С XIX века в России зажигаются два духовных костра, пламя которых отогревает замерзшую русскую жизнь: Оптина пустынь и Саров. И ангельский образ Серафима, и оптинские старцы воскрешают классический век русской святости. Вместе с ними приходит время реабилитации св. Нила, которого Москва забыла даже канонизировать, но который в XIX веке, уже церковно чтимый, для всех нас является выразителем самого глубокого и прекрасного направления древнерусского подвижничества .

Когда Федотов писал эти строки, прошло всего три года со смерти последнего из старцев Оптиной пустыни. Таким образом, свет христианского идеала, сложившегося в Древней Руси, дошел и до нашего тревожного столетия. Этот идеал был укоренен в Евангелии. Христос провозглашает важнейшими две заповеди: любовь к Богу и любовь к человеку. Здесь – основа подвига Феодосия Печерского , который сочетал молитву с активным служением людям. От него зачинается история духовности Русской Православной Церкви. И история эта продолжается сегодня. Она столь же драматична, как в средние века, но те, кто верит в жизненность вечных ценностей и идеалов, могут согласиться с Федотовым, что они нужны и сейчас – как нашей стране, так и всему миру. Федотов продолжал преподавать в институте. Писал многочисленные статьи и эссе. Выпустил книги «И есть и будет» (1932), «Социальное значение христианства» (1933), «Стихи духовные» (1935). Но работать было все труднее. Политическая и общественная атмосфера становилась напряженной и мрачной. Приход к власти Гитлера, Муссолини, Франко в который раз раскололи эмиграцию. Многие изгнанники видели в тоталитарных вождях Запада чуть ли не «спасителей России». Демократ Федотов, разумеется, не мог принять такую позицию. Все больше чувствовал он отчуждение от «национально мыслящих», которые готовы были призывать на «царство большевиков» любых интервентов, кем бы они ни были.

Когда же Федотов в 1936 г. публично высказался, что Долорес Ибаррури, при всем его несогласии с ее взглядами, ближе ему, чем генералиссимус Франко, на историка посыпался град инсинуаций. Даже митрополит Евлогий, человек широких взглядов, уважавший Федотова, выразил ему свое неодобрение. С этого момента любое политическое высказывание ученого подвергалось атакам. Последней каплей оказалась новогодняя статья 1939 г., где Федотов одобрял антигитлеровскую политику Советского Союза. Теперь уже вся корпорация преподавателей Богословского института под давлением «правых» осудила Федотова.

Этот акт вызвал негодование «рыцаря свободы» Николая Бердяева. Он откликнулся на него статьей «Существует ли в православии свобода мысли и совести?», появившейся незадолго до второй мировой войны. «Оказывается, – писал Бердяев, – что защита христианской демократии и свобода человека недопустима для профессора Богословского института. Православный профессор должен быть защитником Франко, который предал свое отечество иностранцам и утопил народ свой в крови. Совершенно ясно, что осуждение Г. П. Федотова профессурой Богословского института было именно политическим актом, глубоко компрометирующим это учреждение» . Защищая Федотова, Бердяев защищал духовную свободу, нравственные идеалы русской интеллигенции, универсализм Евангелия против узости и псевдотрадиционализма. По его словам, «когда говорят, что православный должен быть «национально мыслящим» и не должен быть «интеллигентом», то всегда хотят охранить старое язычество, которое вошло в православие, с которым оно срослось и не хочет очиститься. Люди такой формации могут быть очень «православными», но они очень мало христиане. Они даже считают Евангелие баптистской книгой. Они не любят христианства и считают его опасным для своих инстинктов и эмоций. Бытовое и есть язычество внутри христианства» . Эти строки звучали особенно остро в связи с растущей тенденцией рассматривать только лишь как часть национального наследия, вне зависимости от самой сущности Евангелия. Именно в таком духе высказывался тогда во Франции Шарль Моррас, создатель движения «Аксьен Франсе», судимый впоследствии за сотрудничество с нацистами.

Федотов всегда подчеркивал, что, как культурный феномен, стоит в одном ряду с язычеством. Его уникальность – во Христе и в Евангелии. И именно в этом ключе следует оценивать каждую цивилизацию, основанную на христианстве, в том числе и русскую.

Однако для спокойного диалога условий не было. На аргументы отвечали травлей. Только студенты вступились за своего профессора, который тогда находился в Лондоне, и послали ему письмо с выражением поддержки.

Но тут грянула война и прекратила все споры. Пытаясь добраться в Аркашон к Бердяеву и Фондаминскому, Федотов оказался на острове Олерон вместе с Вадимом Андреевым, сыном известного писателя. Как обычно, от невеселых дум его спасала работа. Осуществляя свою давнюю мечту, он стал переводить библейские псалмы на русский язык.

Вне всякого сомнения, Федотов разделил бы участь своих друзей – матери Марии и Фондаминского, погибших в гитлеровских лагерях. Но его спасло то, что Американский еврейский комитет внес его имя в списки лиц, которых Соединенные Штаты готовы были принять как беженцев. Митрополит Евлогий, к тому времени уже примирившийся с Федотовым, дал ему благословение на отъезд. С большими трудностями, то и дело рискуя жизнью, Федотов с близкими добрался до Нью-Йорка. Это было 12 сентября 1941 г.

Так началось последнее, американское, десятилетие его жизни и трудов. Сначала он преподавал в богословской школе при Иельском университете, а затем стал профессором Православной Свято-Владимирской семинарии. Наиболее значительным произведением Федотова в этот период стала книга «Русская религиозная мысль», вышедшая на английском языке. Она еще ждет своих русских издателей, хотя неизвестно, сохранился ли ее оригинал.

В послевоенные годы Федотов мог видеть, как осуществляются его политические прогнозы. Победа над нацизмом не принесла главной его победительнице внутренней свободы. Сталинская автократия, присвоив себе плоды народного подвига, казалось, шла к зениту. Федотову не раз приходилось слышать, что все это фатум России, что она знала только тиранов и холопов и поэтому сталинщина неизбежна. Однако Федотов не любил политических мифов, пусть даже правдоподобных. Он отказывался принять мысль, будто русская история запрограммировала Сталина, что в основах русской культуры можно найти лишь деспотизм и подчинение. И его позиция, как всегда, была не просто эмоциональной, а строилась на серьезном историческом фундаменте.

Незадолго до смерти, в 1950 г., он поместил в нью-йоркском журнале «Народная правда» (№ 11–12) статью «Республика Святой Софии». Она была посвящена демократической традиции Новгородской республики.

Федотов раскрыл исключительную оригинальность культуры Новгорода не только в сфере иконописи и зодчества, но и в области социально-политической. При всех своих средневековых изъянах вечевой порядок был вполне реальным «народоправством», напоминавшим демократию древних Афин. «Вече выбирало все свое правительство, не исключая архиепископа, контролировало и судило его» . В Новгороде существовал институт «палат», которые коллективно решали все важнейшие государственные дела. Символами этой новгородской демократии были храм Святой Софии и образ Богоматери «Знамение». Не случайно предание связывает историю этой иконы с борьбой новгородцев за свою свободу. И не случайно, что Грозный с такой беспощадностью расправился с Новгородом. Его гнев был обрушен даже на знаменитый вечевой колокол – эмблему старинного народоправства.

«История, – заключает Федотов, – судила победу другой традиции в русской церкви и государстве. Москва стала преемницей одновременно и Византии и Золотой Орды, и самодержавие царей – не только политическим фактом, но и религиозной доктриной, для многих почти догматом. Но когда история покончила с этим фактом, нора вспомнить о существовании иного крупного факта и иной доктрины в том же самом русском православии. В этой традиции могут почерпать свое вдохновение православные сторонники демократической России» . Федотов выступает против политического господства Церкви, теократии. «Всякая теократия, – пишет он, – таит в себе опасность насилия над совестью меньшинства. Раздельное, хоть и дружеское сосуществование церкви и государства является лучшим решением для сегодняшнего дня. Но, оглядываясь в прошлое, нельзя не признать, что в пределах восточно-православного мира Новгород нашел лучшее разрешение вечно волнующего вопроса об отношениях между государством и церковью» .

Этот очерк стал как бы духовным завещанием Георгия Петровича Федотова. 1 сентября 1951 г. он скончался. Тогда едва ли кто-нибудь мог предположить, что недалек день конца сталинщины. Но Федотов верил в осмысленность исторического процесса. Верил в победу человечности, духа и свободы. Он верил, что никакие темные силы не смогут остановить потока, который течет к нам из первохристианства и воспринявшей его идеалы Святой Руси.

Протоиерей Алекандр Мень

Введение

Изучение русской святости в ее истории и ее религиозной феноменологии является сейчас одной из насущных задач нашего христианского и национального возрождения. В русских святых мы чтим не только небесных покровителей святой и грешной России: в них мы ищем откровения нашего собственного духовного пути. Верим, что каждый народ имеет собственное религиозное призвание, и, конечно, всего полнее оно осуществляется его религиозными гениями. Здесь путь для всех, отмеченный вехами героического подвижничества немногих. Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки. Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа, в последнем счете, определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризированной русской культуры. Ставя перед собой грандиозную задачу ее оцерковления, ее обратного включения в тело вселенской Церкви, мы обязаны специфицировать вселенское задание христианства: найти ту особую ветвь на Лозе, которая отмечена нашим именем: русскую ветвь православия.

Удачное разрешение этой задачи (конечно, в практике, в духовной жизни) спасет нас от большой ошибки. Мы не будем приравнивать, как часто это делаем, русского к православному, поняв, что русская тема есть тема частная, а православная – всеобъемлющая, и это спасет нас от духовной гордыни, искажающей нередко русскую национально-религиозную мысль. С другой стороны, осознание нашего личного исторического пути поможет нам сосредоточить на нем возможно более организованные усилия, избавив, может быть, от бесплодной растраты сил на чужих, нам непосильных дорогах.

В настоящее время среди русского православного общества господствует полное смешение понятий в этой области. Обычно сопоставляют духовную жизнь современной, послепетровской России, наше старчество или наше народное юродство, с «Добротолюбием», то есть с аскетикой древнего Востока, легко перебрасывая мост через тысячелетия и обходя совершенно неизвестную или мнимо известную святость Древней Руси. Как это ни странно, задача изучения русской святости, как особой традиции духовной жизни, даже не была поставлена. Этому мешал предрассудок, который разделялся и разделяется большинством как православных, так и враждебных Церкви людей: предрассудок единообразия, неизменности духовной жизни. Для одних это канон, святоотеческая норма, для других – трафарет, лишающий тему святости научного интереса. Разумеется, духовная жизнь в христианстве имеет некоторые общие законы, лучше сказать, нормы. Но эти нормы не исключают, а требуют разделения методов, подвигов, призваний. В католической Франции, развивающей огромную агиографическую продукцию в настоящее время господствует школа Жоли (автор книги о «психологии святости»), которая изучает в святом индивидуальность – в убеждении, что благодать не насилует природы. То правда, что католичество со своей характерной спецификацией во всех областям духовной жизни, прямо приковывает внимание к конкретной личности. В православии преобладает традиционное, общее. Но это общее дано не в безликих схемах, а в живых личностях. Мы имеем свидетельства о том, что иконописные лики многих русских святых в основе своей портретны, хотя и не в смысле реалистического портрета. Личное в житии, как и на иконе дано в тонких чертах, в оттенках: это искусство нюансов. Вот почему от исследователя требуется здесь гораздо больше острого внимания, критической осторожности, тонкой, ювелирной акривии, чем для исследователя католической святости. Тогда лишь за типом, «трафаретом», «штампом» встанет неповторяемый облик.

Огромная трудность этой задачи зависит от того, что индивидуальное открывается лишь на отчетливом фоне общего. Другими словами, необходимо знание агиографии всего христианского мира, прежде всего православного, греческого и славянского Востока, чтобы иметь право судить об особом русском характере святости. Никто из русских церковных и литературных историков до сих пор не был достаточно вооружен для такой работы. Вот почему и предлагаемая книга, которая лишь в очень немногих пунктах может опереться на результаты готовых работ, является лишь черновым наброском, скорее программой будущих исследований, столь важных для духовных задач нашего времени.

Материалом для настоящей работы будет служить доступная нам агиографическая житийная литература Древней Руси. Жития святых были излюбленным чтением наших предков. Даже миряне списывали или заказывали для себя житийные сборники. С XVI века, в связи с ростом московского национального сознания, появляются сборники чисто русских житий. Митрополит Макарий при Грозном с целым штатом сотрудников-грамотеев более двадцати лет собирал древнюю русскую письменность в огромный сборник Великих Четьих Миней, в котором жития святых заняли почетное место. Среди лучших писателей Древней Руси посвятили свое перо прославлению угодников Нестор Летописец, Епифаний Премудрый и Пахомий Логофет. За века своего существования русская агиография прошла через разные формы, знала разные стили. Слагаясь в тесной зависимости от греческого, риторически развитого и украшенного, жития (образец – Симеон Метафраст Х века), русская агиография, быть может, лучшие свои плоды принесла на Киевском юге. Немногочисленные, правда, памятники домонгольской поры с пышной словесной культурой соединяют богатство конкретного дееписания, отчетливость личной характеристики. Первые всходы житийной литературы на севере до и после монгольского погрома имеют совсем иной характер: это краткие, бедные и риторикой и фактическими подробностями записи – скорее канва для будущих сказаний, нежели готовые жития. В. О. Ключевский высказал предположение о связи этих памятников с кондаком шестой песни канона, за которой читается житие святого в канун его памяти. Во всяком случае, мнение о народном происхождении древнейших северно-русских житий (Некрасов, отчасти уже Шевырев) давно оставлено. Народность языка некоторых житий – вторичное явление, продукт литературного упадка. С начала XV века Епифаний и серб Пахомий создают и в северной Руси новую школу – несомненно, под греческими и юго-славянскими влияниями – школу искусственно изукрашенного, пространного жития. Ими – особенно Пахомием – создается устойчивый литературный канон, пышное «плетение словес», подражать которому стремятся русские книжники до конца XVII века. В эпоху Макария, когда переделывалось множество древних неискусных житийных записей, творения Пахомия вносились в Четьи Минеи в неприкосновенности. Огромное большинство этих агиографических памятников находится в строгой зависимости от своих образцов. Есть жития почти целиком списанные с древнейших; другие развивают общие места, воздерживаясь от точных биографических данных. Так поневоле поступают агиографы, отделенные от святого длительным промежутком времени – иногда столетиями, когда и народное предание иссякает. Но здесь действует и общий закон агиографического стиля, подобный закону иконописи: он требует подчинения частного общему, растворения человеческого лица в небесном прославленном лике. Писатель-художник или преданный ученик святого, взявшийся за свой труд над его свежей могилой, умеют тонкой кистью, скупо, но точно дать несколько личных черт. Писатель поздний или добросовестный труженик работают но «лицевым подлинникам», воздерживаясь от личного, неустойчивого, неповторимого. При общей скупости древнерусской литературной культуры неудивительно, что большинство исследователей приходят в отчаяние от бедности русских житий. В этом отношении характерен опыт Ключевского. Он знал русскую агиографию, как никто другой ни до ни после него. Он изучил по рукописям до 150 житий в 250 редакциях – и в результате многолетних исследований пришел к самым пессимистическим выводам. За исключением немногих памятников, остальная масса русской житийной литературы бедна содержанием, представляя чаще всего литературное развитие или даже копирование традиционных типов. Ввиду этого и «небогатым историческим содержанием жития» нельзя пользоваться без предварительной сложной работы критики. Опыт Ключевского (1871) надолго отпугнул русских исследователей от «неблагодарного» материала. А между тем его разочарование в значительной мере зависело от его личного подхода: он искал в житии не того, что оно обещает дать как памятник духовной жизни, а материалов для изучения постороннего явления: колонизации русского Севера. Стоило через 30 лет после Ключевского одному светскому провинциальному ученому поставить своей темой изучение религиозно-нравственных направлений, и русские жития по-новому осветились для него. Исходя как раз из изучения шаблонов, А. Кадлубовский мог в легчайших изменениях схем усмотреть различия духовных направлений, очертить линии развития духовных школ. Правда, это сделано им лишь для полутора – двух столетий московской эпохи (XV-XVI), но для столетий важнейших в истории русской святости. Надо удивляться, что пример варшавского историка не нашел у нас подражателей. За последние предвоенные десятилетия история русского жития имела у нас многих прекрасно вооруженных работников. Изучались преимущественно или областные группы (Вологодская, Псковская, Поморская), или агиологические типы («святые князья»). Но изучение их продолжало оставаться внешним, литературно-историческим, без достаточного внимания к проблемам святости как категории духовной жизни. Нам остается прибавить, что работа над русской агиографией чрезвычайно затруднена отсутствием изданий. Из 150 житий, или 250 редакций, известных Ключевскому (а после него были найдены и неизвестные ему), напечатаны не более полусотни преимущественно древнейших памятников. А. Кадлубовский дает их неполный список. Начиная с середины XVI века, то есть как раз с расцвета агиографической продукции в Москве, почти весь материал лежит в рукописях. Не более четырех агиографических памятников получили научные издания; остальные – перепечатки случайных, не всегда лучших рукописей. По-прежнему исследователь прикован к старым допечатным сборникам, рассеянным в библиотеках русских городов и монастырей. Подлинный литературный материал древности вытеснен позднейшими переложениями и переводами. Но и переложения эти далеки от полноты. Даже в Четьих Минеях св. Димитрия Ростовского русский житийный материал представлен крайне скупо. Для большинства отечественных подвижников св. Димитрий отсылает к «Прологу», который дает лишь сокращенные жития, и то не для всех святых. Благочестивый любитель русской агиографии может найти для себя много интересного в двенадцати томах переложений А. Н. Муравьева, писанных – в этом их главное достоинство – часто по рукописным источникам. Но для научной работы, особенно ввиду вышеуказанного характера русского жития, переложения, конечно, не годятся. Понятно при таких условиях, что наша скромная работа за рубежом России не может удовлетворить строгим научным требованиям. Мы пытаемся лишь, вслед за Кадлубовским, внести в русскую агиографию новое освещение, то есть поставить новые проблемы – новые для русской науки, но весьма старые по существу, ибо они совпадают со смыслом и идеей самой агиографии: проблемы духовной жизни. Так в анализе трудностей русской агиографической науки вскрывается, как почти в каждой русской культурной проблеме, основная трагедия нашего исторического процесса. Безмолвная «Святая Русь», в своей оторванности от источников словесной культуры древности, не сумела поведать нам о самом главном – о своем религиозном опыте. Новая Россия, вооруженная всем аппаратом западной науки, прошла равнодушно мимо самой темы «Святой Руси», не заметив, что развитием этой темы в конце концов определяется судьба России.

В заключение этой вводной главы необходимо сделать несколько замечаний, касающихся канонизации русских святых. Этой частной теме в русской литературе посчастливилось. У нас имеются два исследования: Васильева и Голубинского, которые пролили достаточно света на эту прежде темную область. Канонизация есть установление Церковью почитания святому. Акт канонизации – иногда торжественный, иногда безмолвный – не означает определения небесной славы подвижника, но обращается к земной Церкви, призывая к почитанию святого в формах общественного богослужения. Церковь знает о существовании неведомых святых, слава которых не открыта на земле. Церковь никогда не запрещала частной молитвы, то есть обращения с просьбой о молитве к усопшим праведникам, ею не прославленным. В этой молитве живых за усопших и молитве усопшим, предполагающей ответную молитву усопших за живых, выражается единение Церкви небесной и земной, то «общение святых», о котором говорит «апостольский» символ веры. Канонизованные святые представляют лишь четко, литургически очерченный круг в центре небесной Церкви. В православной литургике существенное отличие канонизованных святых от прочих усопших состоит в том, что святым служатся молебны, а не панихиды. К этому присоединяется поминание их имен в различные моменты богослужения, иногда установление праздников им, с составлением особых служб, то есть переменных молитв богослужения. На Руси, как, впрочем, и во всем христианском мире, народное почитание обычно (хотя и нс всегда) предшествует церковной канонизации. Православным народом чтутся в настоящее время множество угодников, никогда не пользовавшихся церковным культом. Более того, строгое определение круга канонизованных святых Русской Церкви наталкивается на большие трудности. Трудности эти зависят от того, что, помимо общей канонизации, Церковь знает еще и местную. Под общей мы в данном случае – не совсем правильно – разумеем национальное, то есть, в сущности, тоже местное почитание. Местная канонизация бывает или епархиальной, или более узкой, ограничиваясь отдельным монастырем или храмом, где покоятся мощи святого. Последние, то есть узко местные формы церковной канонизации часто приближаются к народной, так как устанавливаются иногда без надлежащего разрешения церковной власти, прерываются на время, снова возобновляются и вызывают неразрешимые вопросы. Все списки, календари, указатели русских святых, как частные, так и официальные, разногласят, иногда весьма значительно, в числе канонизованных угодников. Даже последнее синодальное издание (впрочем, не официальное, а лишь официозное) – «Верный месяцеслов русских святых» 1903 г. – не свободно от погрешностей. Он дает общее число 381. При правильном понимании значения канонизации (и молитвы святым) спорные вопросы канонизации в значительной мере теряют остроту, как перестают смущать и известные в Русской Церкви случаи деканонизации, то есть запрещения почитания уже прославленных святых. Канонизованная в 1649 г. княгиня Анна Кашинская была вычеркнута из числа русских святых в 1677 г., но восстановлена при императоре Николае II. Причиной деканонизации было действительное или мнимое двуперстное сложение ее руки, использованное старообрядцами. По той же причине из общечтимых переведен в местночтимые угодники Св. Ефросин Псковский, горячий поборник двукратной «аллилуйи». Известны и другие, менее замечательные, случаи, особенно частые в XVIII столетии. Церковная канонизация, акт, обращенный к земной Церкви, руководится религиозно-педагогическими, иногда национально-политическими мотивами. Устанавливаемый ею выбор (а канонизация и есть лишь выбор) не притязает на совпадение с достоинством иерархии небесной. Вот почему на путях исторической жизни народа мы видим, как меняются в его даже церковном сознании небесные покровители; некоторые столетия окрашиваются в определенные агиографические цвета, впоследствии бледнеющие. Теперь русский народ почти забыл имена Кирилла Белозерского и Иосифа Волоцкого , двух из самых чтимых святых Московской Руси. Побледнели для него и северные пустынники и новгородские святые, но в эпоху империи расцветает почитание св. князей Владимира и Александра Невского. Быть может, лишь имя преподобного Сергия Радонежского сияет никогда не меркнущим светом на русском небе, торжествуя над временем. Но эта смена излюбленных культов является драгоценным показателем глубоких, часто незримых прорастании или увядании в основных направлениях религиозной жизни народа. Каковы те органы церковной власти, которым принадлежит право канонизации? В древней Церкви каждая епархия вела свои самостоятельные списки (диптихи) мучеников и святых, распространение почитания некоторых святых до пределов вселенской Церкви было делом свободного выбора всех городских – епископальных церквей. Впоследствии канонизационный процесс был централизован – на Западе в Риме, на Востоке в Константинополе. На Руси киевские и московские митрополиты – греки, естественно, сохранили за собой право торжественной канонизации. Известен даже единственный документ, связанный с канонизацией митрополита Петра, из которого видно, что русский митрополит запрашивал патриарха цареградского. Несомненно, однако, что в многочисленных случаях местной канонизации епископы обходились без согласия митрополита (московского), хотя трудно сказать, каково было господствующее правило. С митрополита Макария (1542–1563) канонизация как общечтимых, так и местных святых становится делом соборов при митрополите, впоследствии патриархе московском. Время Макария – юность Грозного – вообще означает новую эпоху в русской канонизации. Объединение всей Руси под скипетром князей московских, венчание Ивана IV на царство, то есть вступление его в преемство власти византийских «вселенских», по идее православных царей необычайно окрылило московское национально-церковное самосознание. Выражением «святости», высокого призвания русской земли были ее святые. Отсюда потребность в канонизации новых угодников, в более торжественном прославлении старых. После Макарьевских Соборов 1547–1549 гг. число русских святых почти удвоилось. Повсюду по епархиям было предписано производить «обыск» о новых чудотворцах: «Где которые чудотворцы прославились великими чудесы и знамении, из коликих времен и в каковы лета». В окружении митрополита и по епархиям работала целая школа агиографов, которая спешно составляла жития новых чудотворцев, переделывала старые в торжественном стиле, соответствующем новым литературным вкусам. Четьи Минеи митрополита Макария и его канонизационные соборы представляют две стороны одного и того же церковпо-национального движения. Соборная, а с XVII века патриаршая власть сохранила за собой право канонизации (исключения встречаются для некоторых местных святых) до времени Святейшего Синода, который с XVIII века сделался единственной канонизационной инстанцией. Петровское законодательство (Духовный регламент) относится более чем сдержанно к новым канонизациям, – хотя сам Петр канонизовал св. Вассиана и Иону Пертоминских в благодарность за спасение от бури на Белом море. Два последних синодальных столетия отмечены чрезвычайно ограничительной канонизационной практикой. До императора Николая II были причислены к лику общечтимых святых всего четыре угодника. В XVIII веке нередки случаи, когда епархиальные архиереи собственной властью прекращали почитание местных святых, даже церковно канонизованных. Лишь при императоре Николае II, в соответствии с направлением его личного благочестия, канонизации следуют одна за другой: семь новых святых за одно царствование. Основаниями для церковной канонизации были и остаются: 1) жизнь и подвиг святого, 2) чудеса и 3) в некоторых случаях нетление его мощей.

Отсутствие сведений о жизни святых было препятствием, затруднявшим канонизацию святых Иакова Боровицкого и Андрея Смоленского в XVI веке. Но чудеса восторжествовали над сомнениями московских митрополитов и их следователей. Чудеса вообще являются главным основанием для канонизации – хотя и не исключительным. Голубинский, который вообще склонен приписывать этому второму моменту решающее значение, указывает, что церковное предание не сохранило сведений о чудесах св. князя Владимира, Антония Печерского и множества святых новгородских епископов. Что касается нетления мощей, то по этому вопросу у нас в последнее время господствовали совершенно неправильные представления. Церковь чтит как кости, так и нетленные (мумифицированные) тела святых, ныне одинаково именуемые мощами. На основании большого материала летописей, актов обследования святых мощей в старое и новое время Голубинский мог привести примеры нетленных (кн. Ольга, кн. Анддрей Боголюбский и сын его Глеб, киевские печерские святые), тленных (св. Феодосии Черниговский, Серафим Саровский и др.) и частично нетленных (св. Димитрий Ростовский, Феодосии Тотемский) мощей. Относительно некоторых свидетельства двоятся или даже позволяют предполагать позднейшую тленность некогда нетленных мощей. Самое слово «мощи» в древнерусском и славянском языке означало кости и иногда противополагалось телу. Об одних святых говорилось: «Лежит мощьми», а о других: «Лежит в теле». На древнем языке «нетленные мощи» означали «нетленные», то есть не распавшиеся кости. Известны не очень редкие случаи естественного нетления, то есть мумификации тел, ничего общего со святыми не имеющих: массовая мумификация на некоторых кладбищах Сибири, Кавказа, во Франции – в Бордо и Тулузе и т. д. Хотя Церковь всегда видела в нетлении святых особый дар Божий и видимое свидетельство их славы, в Древней Руси не требовали этого чудесного дара от всякого святого. «Кости наги – источают исцеление», – пишет ученый митрополит Даниил (XVI в.). Только в синодальную эпоху укоренилось неправильное представление о том, что все почивающие мощи угодников являются нетленными телами. Это заблуждение – отчасти злоупотребление – было впервые громко опровергнуто санктпетербургским митрополитом Антонием и Святейшим Синодом при канонизации св. Серафима Саровского . Несмотря на разъяснение Синода и на исследование Голубинского, в народе продолжали держаться прежние взгляды, и потому результаты кощунственного вскрытия мощей большевиками в 1919–1920 гг. были для многих тяжелым потрясением. Как это ни странно, Древняя Русь трезвее и разумнее смотрела на это дело, чем новые «просвещенные» столетия, когда и просвещение и церковная традиция страдали от взаимного разобщения.

В духовном запасе, каким располагала Древняя Русь, не было достаточно средств, чтобы развить наклонность к философскому мышлению. Но у нее нашлось довольно материала, над которым могли поработать чувство и воображение. Это была жизнь русских людей, которые по примеру восточных христианских подвижников посвящали себя борьбе с соблазнами мира. Древнерусское общество очень чутко и сочувственно отнеслось к таким подвижникам, как и сами подвижники очень восприимчиво усвоили себе восточные образцы.

Может быть, те и другие поступили так по одинаковой причине: соблазны своей русской жизни были слишком элементарны или слишком трудно доставались, а люди любят бороться с неподатливой или требовательной жизнью. Жития, жизнеописания таких подвижников, и стали любимым чтением древнерусского грамотного человека.

Жития описывают жизнь святых князей и княгинь, высших иерархов русской церкви, потом подчиненных ее служителей, архимандритов, игуменов, простых иноков, всего реже лиц из белого духовенства, всего чаще основателей и подвижников монастырей, выходивших из разных классов древнерусского общества, в том числе и из крестьян.

Люди, о которых повествуют жития, были все более или менее исторические лица, привлекшие на себя внимание современников или воспоминание ближайшего потомства, иначе мы и не знали бы об их существовании. Но житие - не биография и не богатырская былина. От последней оно отличается тем, что описывает действительную жизнь только с известным подбором материала, в потребных типических, можно было бы сказать стереотипных, ее проявлениях. У агиографа, составителя жития, свой стиль, свои литературные приемы, своя особая задача.

Житие - это целое литературное сооружение, некоторыми деталями напоминающее архитектурную постройку. Оно начинается обыкновенно пространным, торжественным предисловием, выражающим взгляд на значение святых жизней для людского общежития .

Потом повествуется деятельность святого, предназначенного с младенческих лет, иногда еще до рождения, стать богоизбранным сосудом высоких дарований; эта деятельность сопровождается чудесами при жизни, запечатлевается чудесами и по смерти святого. Житие заканчивается похвальным словом святому, выражающим обыкновенно благодарение господу богу за ниспослание миру нового светильника, осветившего житейский путь грешным людям. Все эти части соединяются в нечто торжественное, богослужебное: житие и предназначалось для прочтения в церкви на всенощном бдении накануне дня памяти святого. Житие обращено собственно не к слушателю или читателю, а к молящемуся. Оно более чем поучает: поучая, оно настраивает, стремится превратить душеполезный момент в молитвенную наклонность. Оно описывает индивидуальную личность, личную жизнь, но эта случайность ценится не сама по себе, не как одно из многообразных проявлений человеческой природы, а лишь как воплощение вечного идеала.

Образцом для русской агиографии служили византийские жития, но уже в начальный период развития древнерусской литературы появляется два типа агиографических текстов: княжеские жития и монашеские жития. Княжеские жития в целом тяготеют к агиографической схеме. Таково, например, созданное в начале XII в. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, житие под заглавием «Чтение о Борисе и Глебе». Это произведение написано по строгим требованиям классического византийского жития. Нестор, следуя традиции, рассказал о детстве князей Бориса и Глеба, о женитьбе Бориса, о том, как братья молились Богу.

1.2. Историческая и литературная ценность 
произведений агриографии

Цель жития - наглядно на отдельном существовании показать, что все, чего требуют от человека заповеди, не только исполнимо, но не раз и исполнялось, стало быть, обязательно для совести, ибо из всех требований добра для совести необязательно только невозможное. Художественное произведение по своей литературной форме, житие обрабатывает свой предмет дидактически: это - назидание в живых лицах, а потому живые лица являются в нем поучительными типами. Житие не биография, а назидательный панегирик в рамках биографии, как и образ святого в житии не портрет, а икона. Потому в ряду основных источников древнерусской истории жития святых Древней Руси занимают свое особое место.

Древнерусская летопись отмечает текущие явления в жизни своей страны; повести и сказания передают отдельные события, особенно сильно подействовавшие на жизнь или воображение народа; памятники права, судебники и грамоты формулируют общие правовые нормы или устанавливают частные юридические отношения, из них возникавшие: только древнерусское житие дает нам возможность наблюдать личную жизнь в Древней Руси, хотя и возведенную к идеалу, переработанную в тип, с которого корректный агиограф старался стряхнуть все мелочные конкретные случайности личного существования, сообщающие такую жизненную свежесть простой биографии. Его стереотипные подробности о провиденциальном воспитании святого, о борьбе с бесами в пустыне - требования агиографического стиля, не биографические данные. Он и не скрывал этого. Не зная ничего о происхождении и ранней поре жизни своего святого, он иногда откровенно начинал свой рассказ: а из какого града или веси и от каковых родителей произошел такой светильник, того мы не обрели в писании, богу то ведомо, а нам довольно знать, что он горнего Иерусалима гражданин, отца имеет бога, а матерь - святую церковь, сродники его - всенощные многослезные молитвы и непрестанные воздыхания, ближние его - неусыпные труды пустынные.

Наконец, очень ценны для историографии часто сопровождающие житие посмертные чудеса святого, особенно подвизавшегося в пустынном монастыре. Это нередко своеобразная местная летопись глухого уголка, не оставившего по себе следа ни в общей летописи, даже ни в какой грамоте. Такие записи чудес иногда велись по поручению игумена и братии особыми на то назначенными лицами, с опросом исцеленных и свидетельскими показаниями, с прописанием обстоятельств дела, являясь скорее деловыми документами, книгами форменных протоколов, чем литературными произведениями. Несмотря на то, в них иногда ярко отражается быт местного мирка, притекавшего к могиле или ко гробу святого со своими нуждами и болезнями, семейными непорядками и общественными неурядицами.

Древнерусская агиография старалась в житиях увековечить в назидание потомству память обо всех отечественных подвижниках благочестия; о некоторых составилось по нескольку житий и отдельных сказаний. Далеко не все эти повествования дошли до нас; многие ходят по рукам на местах, оставаясь неизвестными русской церковной историографии. Существует до 250 агиографических произведений более чем о 170 древнерусских святых. Привожу эти цифры, чтобы дать вам некоторое представление о наличном запасе русской агиографии. Дошедшие до нас древнерусские жития и сказания, большей частью еще не изданные, читаются во множестве списков - знак, что они входили в состав наиболее любимого чтения Древней Руси. Эта распространенность объясняется литературными особенностями агиографии.

2. Каноны житийного жанра

2.1. Составляющие канонов житийного жанра

КАНОН (греч. - норма, правило) Совокупность правил, предопределяющих форму и содержание средневекового искусства; знак-модель умонепостигаемого духовного мира, т.е. конкретная реализация принципа несходного подобия (образа) . На практическом уровне канон выступает как структурная модель художественного произведения, как принцип конструирования известного множества произведений в данную эпоху.

Греческое слово КАНОН или еврейское слово КАНЕ – первоначально означало измерительную трость. У Александрийских и греческих ученых – образец, правило; у критиков древней литературы – каталог произведений; у житийных писателей – нравственные правила.

Со значением нравственных правил слово “канон” употребляется и у мужей апостольских Иринея Лионского, Климента Александрийского и др. По отношению к книгам житийного жанра слово “канон” употребляется для обозначения богодухновенности определенного сборника книг, составляющих Святую Библию.

Житие святого - повествование о жизни святого, созданием которого обязательно сопровождается официальное признание его святости (канонизация). Как правило, в житии сообщается об основных событиях жизни святого, его христианских подвигах (благочестивой жизни, мученической смерти, если таковая была), а также особых свидетельствах Божественной благодати, которой был отмечен этот человек (к ним относятся, в частности, прижизненные и посмертные чудеса). Жития святых пишутся по особым правилам (канонам). Так, считается, что появление отмеченного благодатью ребёнка чаще всего происходит в семье благочестивых родителей (хотя бывали случаи, когда родители, руководствуясь, как им казалось, благими побуждениями, мешали подвигу своих чад, осуждали их - см., например, житие св. Феодосия Печёрского, св. Алексия человека Божия). Чаще всего святой с ранних лет ведёт строгую, праведную жизнь (хотя иногда святости достигали и раскаявшиеся грешники, например св. Мария Египетская). В “Повести” Ермолая-Еразма некоторые черты святого прослеживаются скорее у князя Петра, чем у его супруги, которая к тому же, как следует из текста, совершает свои чудесные исцеления скорее собственным искусством, нежели по воле Бога.

Житийная литература вместе с православием пришла на Русь из Византии. Там к концу I тысячелетия выработались каноны этой литературы, выполнение которых было обязательным. Они включали следующее:

1. Излагались только «исторические» факты.

2. Героями житий могли быть только православные святые.

3. Житие имело стандартную сюжетную структуру:

а) вступление;

Б) благочестивые родители героя;

В) уединение героя и изучение святого писания;

Г) отказ от брака или, при невозможности, сохранение в браке «чистоты телесной»;

Д) учитель или наставник;

Е) уход в «пустынь» или в монастырь;

Ж) борьба с бесами (описывалась при помощи пространных монологов);

З) основание своего монастыря, приход в монастырь «братии»;

И) предсказание собственной кончины;

К) благочестивая смерть;

Л) посмертные чудеса;

М) похвала

Следовать канонам было необходимо еще и потому, что эти каноны были выработаны многовековой историей агиографического жанра и придавали житиям отвлеченный риторический характер.

4. Святые изображались идеально положительными, враги - идеально отрицательными. Попавшие на Русь переводные жития использовались с двоякой целью:

а) для домашнего чтения (Минеи);

Великие Минеи-Четьи (иногда Четьи Минеи) - огромный по масштабам XVI века (отсюда и название “великие” - большие) свод произведений, найденных, отобранных и частично обработанных под руководством митрополита Макария. Представлял собой Минею - собрание житий святых, их чудес, а также разнообразных поучительных слов на каждый день года. Макарьевские Минеи были четьими - предназначались для домашнего поучительного чтения, в отличие от существовавших также сборников для публичного чтения во время церковной службы (служебных Миней), где тот же материал излагался более сжато, иногда - буквально в двух-трёх словах.

б) для богослужений (Прологи, Синаксарии)

Синаксарии - внебогослужебные церковные собрания, которые посвящались псалмопению и благочестивому чтению (главным образом, житийной литературе); были широко распространены в раннехристианскую эпоху. Это же название было присвоено особому сборнику, который содержал избранные места из житий святых, расположенные в порядке календарного поминовения, и предназначался для чтения в подобных собраниях.

Именно такое двоякое использование вызвало первое серьезное противоречие. Если делать полное каноническое описание жизни святого, то каноны будут соблюдены, но чтение такого жития сильно затянет богослужение. Если же сократить описание жизни святого, то чтение его уложится в обычное время богослужения, но будут нарушены каноны. Или на уровне физического противоречия: житие должно быть длинным, чтобы соблюсти каноны, и должно быть коротким, чтобы не затягивать богослужение.

Решено противоречие было переходом к бисистеме. Каждое житие писалось в двух вариантах: коротком (проложном) и длинном (минейном). Короткий вариант быстро читался в церкви, а длинный затем читался вслух вечерами всей семьей.

Проложные варианты житий оказались настолько удобными, что завоевали симпатии церковнослужителей. (Сейчас бы сказали - стали бестселлерами.) Они становились все короче и короче. Появилась возможность в течение одного богослужения зачитывать несколько житий. И тут стала очевидной их похожесть, однообразность.

Возможно, была и другая причина. В Византии писались и массовые жития, например, коптских (египетских) монахов. Такие жития объединяли биографии всех монахов одного монастыря. Причем каждая была описана по полной канонической программе. Очевидно, что такое житие было слишком длинным и скучным не только для богослужения, но и для домашнего чтения.

В обоих случаях, если пользоваться несколькими житиями с канонической структурой, то каноны будут сохранены, но чтение будет слишком долгим и скучным. А если отказаться от канонической структуры, то можно сделать жития краткими и интересными, но каноны будут нарушены.

То есть каноническая общая для всех часть житий должна быть, чтобы сохранить канон, и не должна быть, чтобы не затягивать чтение.

Решено было это противоречие переходом в надсистему. Причем - в свернутую.Каноническая часть была сохранена, но сделана общей для всех житий. А разными были только подвиги разных монахов. Возникли так называемые Патерики - рассказы о собственно подвигах. Постепенно общая каноническая часть становится все менее значимой и в конце концов исчезает, уходит в «айсберг». Остаются просто занимательные рассказы о подвигах монахов.}